Из Лондона в Москву - [26]

Я поинтересовалась, почему у него секретарями работают только женщины. Ленин пояснил, что мужчины находятся на фронте, и это замечание стало причиной того, что мы заговорили о Польше. Я думала, что мирный договор с Польшей был подписан вчера, но Ленин сказал: «Нет», добавив, что переговорам пытаются помешать, и что ситуация с этим вопросом очень сложная.

«Кроме того, - добавил он, - Когда мы договорились с Польшей, мы добрались и до Врангеля». Я поинтересовалась, насколько серьёзно следует рассматривать Врангеля, и он ответил, что с Врангелем приходится считаться. Я впервые услышала такое мнение: другие русские, с которыми мне довелось обсуждать этот вопрос, только смеялись и не воспринимали Врангеля серьёзно.

Мы поговорили и о Герберте Уэллсе. Ленин признался, что читал только его книгу «Joan and Peter», да и то не до конца. Ему понравилось описание начального периода интеллектуальной жизни буржуазной Англии. Ленин добавил, что ему следовало бы больше читать, и сожалел об упущенной возможности познакомиться с ранними фантастическими романами о войнах в воздушном пространстве за овладение миром. А мне говорили, что Ленин всегда уделял большое внимание чтению. На его письменном столе лежала книга Chiozza "Money".

Ленин спросил, не было ли у меня затруднений на пути к его кабинету. Я объяснила, что меня сопровождал Михаил Бородин-Грузенберг. После этого я набралась храбрости и сказала, что Бородин, человек образованный и хорошо говоривший по-английски, мог бы стать достойным посланником в Англии, когда установится мир. Ленин с интересом взглянул на меня. Было заметно, что моё предположение весьма позабавило его. Казалось, он видел меня насквозь. Наконец, он произнёс: «Это понравилось бы господину Черчиллю! Не правда ли?». Я поинтересовалась, насколько сильно ненавидят Уинстона Черчилля в России. Ленин пожал плечами и затем выразился в том духе, что Черчилль – человек, за которым стоит сила мирового капитала. Мы поспорили по этому поводу, но Ленину было неинтересно моё мнение, его личная точка зрения оставалась непоколебимой. Он знал, что Уинстон – мой двоюродный брат. Я сказала, как бы извиняясь, что так уж получилось, и поспешила заметить, что у меня есть ещё один двоюродный брат, состоявший в партии "Шинн Фейн" (Sinn Féin - Политическая партия в Ирландии – Ред.). Ленин засмеялся: «Должно быть, вы интересно проводите время втроём!». Возможно, мы могли бы интересно провести время, но мы никогда не собирались втроём!

За эти четыре часа Ленин ни разу не закурил и даже не выпил чашки чая. Мне раньше не приходилось работать так долго, и к четверти четвёртого у меня буквально подкашивались ноги. Глаза устали от напряжения, и я сильно проголодалась. При прощании Ленин пообещал завтра позировать на вращающемся стуле. Если всё пройдёт без помех, думаю, я смогу завершить свою работу за два сеанса. Мне кажется, бюст очень похож на оригинал, по крайней мере, по сравнению с теми бюстами, которые мне довелось увидеть. У Ленина любопытное лицо, но какой злой взгляд!

Когда я спросила о новостях из Англии, он предложил мне три последних номера "Daily Heralds", от 21, 22 и 23 сентября. Я принесла газеты домой, и мы все, включая русских и американцев, набросились на них. Что касается меня лично, то я провела незабываемый вечер, читая о волнениях в Ирландии и Парламентских дебатах, словно эти события произошли только вчера. О, господи, ощущение такое, что, выглянув в окно, видишь на горизонте родной дом. Я очень устала и ничего не ела с десяти утра до девяти вечера, когда у нас стали подавать ужин. В перерыве я подкрепилась моими английскими бисквитами.

8 октября. Пятница. Москва.

Опять работала в ленинском кабинете. На этот раз я пришла сама, без сопровождающих, имея на руках выданный мне пропуск. Я взяла свой Кодак, хотя у меня и не было специального разрешения. Просто я набросила пальто на руку, в которой держала свой фотоаппарат. Не понимаю, откуда взялись силы. Мне пришлось работать на большом расстоянии от него. Очень помог приход одного товарища: впервые Ленин повернулся к окну и начал беседу, а у меня появилась возможность целиком видеть его лицо, хорошо освещённое дневным светом. Разговор был долгим и весьма оживлённым. Никогда раньше мне не приходилось видеть, чтобы один человек так часто менял выражение лица. Ленин смеялся и хмурился, он попеременно выглядел задумчивым, обеспокоенным и весёлым. Его брови находились в постоянном движении, иногда они позли вверх, а затем сурово сдвигались.

Я, не отрываясь, наблюдала за всеми этими выражениями лица, выжидая и теряясь в решениях. Наконец, меня осенило, и с неистовой быстротой я запечатлела его хитрый взгляд. Замечательно! Ни у кого нет такого хитрого взгляда, только у него! Теперь Ленин, казалось, вспомнил о моём присутствии и стал пронизывающе загадочно посматривать в мою сторону. Интересно, если бы я оказалась шпионкой, делающей вид, что не понимаю по-русски, могла бы я узнать что-нибудь интересное? Товарищ, выходя из кабинета, взглянул на мою работу и сказал только одно слово, значение которого я уже знала: «Хорошо». Затем он добавил что-то о моём мужественном характере, так что я осталась довольна. После его ухода Ленин согласился позировать на вращающемся стуле. По-моему, это доставило ему удовольствие. Он заметил, что никогда раньше не сидел так высоко. Когда я опустилась на колени, чтобы оценить вид снизу, на лице Ленина появилось выражение удивления, а потом – смущения. Я засмеялась и спросила: «Вы не привыкли к такому обхождению со стороны женщин?». В этот момент в кабинет вошла секретарша, и я не поняла, что их так рассмешило. Они о чём-то быстро говорили по-русски и много смеялись.