Из Лондона в Австралию - [146]

Фитцгерадьд пожал плечами. – Будем отыскивать их следы, чтобы помочь им, хотя бы для этого пришлось пробиваться через полчища дикарей.

Антон не стал больше и расспрашивать, Он сравнил мысленно прекрасные благородные фигуры короля Ка-Меги и его воинов с туземцами здешних островов, вспомнил сыпь, покрывающую их тело, их канибальские пиршества, и мороз пробежал у него по телу. Этих дикарей едва лишь можно было признать человекообразными существами… и с ними-то предстоит вступить в бой, прежде нежели перейти к мирному труду и к созданию новой жизни на отдаленном континенте!

– Как все это не скоро еще осуществится!

И тем не менее, с тех пор как Тристам снова был в руках англичан, Антон начал внутренно надеяться на благополучное окончание этого путешествия. Он ежедневно подходил к келье заключенного преступника и прислушивался до тех пор, пока ухо его не улавливало какого-нибудь шороха, который удостоверил бы, что заключенный жив и находится в своей келье. Этот человек, без совести и сердца, конечно, не кто иной, как Томас Шварц, тот самый, который был причиной страшного бедствия, постигнувшего отца нашего друга, и который, когда Петер Кромер снимет с него личину, должен будет волей-неволей послужить для восстановления чести несправедливо обвиненного старика.

Бедный отец! Каким несчастным, жалким он должен себя чувствовать. А теперь, свобода и жизнь так уже близки, теперь все может повернуться к лучшему, лишь бы только новое несчастье не преградило путь к этому. Ах, как медленно тянется время…

– Как вы думаете, сэр, – спросил Антон лейтенанта, – находятся ли наши суда все еще в месте назначенной им стоянки? Можно ли будет различить их издали?

– Едва ли! – покачал Фитцгеральд головой. – За первой экспедицией последовала вторая, состоявшая из пяти судов. Сэр Артур Филипс, губернатор, в обязанности которого лежит снабжение переселенцев всеми средствами к жизни, семенами, сельскохозяйственными орудиями, наверное тотчас же отправил суда в Англию за новыми запасами.

– В таком случае у нас не останется никаких примет! – воскликнул Антон почти с испугом.

– О, нет! А великобританский флаг? Эта бухта, которую открыл капитан Кук, по-видимому, лучший пункт всего континента, и правительство решило основать новую колонию именно на её берегах. Говорят, что ни Неаполь, ни Лисабон не могут сравняться с ней по красоте берегов.

– Она названа Ботанибеем, не так ли?

– Да. Вероятно на берегах её мы найдем множество блокгаузовь, скотных загонов, зеленеющие нивы. Колонии прекрасными средствами, так как правительство ассигнует ей большие суммы.

– Но имеются ли там хорошо обученные агрономы и экономы? – воскликнул Антон, и глаза его заблестели. – Едва ли подобные лица найдутся среди лондонских преступников.

– И я не думаю, – засмеялся Фитцгеральд. – Поэтому надо полагать, что твой отец теперь уже занимает пост какого-нибудь главного заведующего складами или смотрителя, с обязанностью надзирать за колонией и руководить работами колонистов.

– Хорошо кабы вашими устами да мед пить! – вздохнул Антон.

Лейтенант положил ему руку на плечо.

– Все будет хорошо, – утешал он юношу, – ведь Томас Шварц в наших руках, под крепкими запорами, а это главное.

– О, сэр, будет ли мой отец освобожден тотчас же лишь только он признает в лице Тристама мошенника Томаса Шварца?

– Я уверен в этом. Сэру Артуру Филипсу известно все это дело и он не замедлит восстановить невинно осужденного человека, во всех его правах.

Антон снова замолчал. Внутреннее волнение почти душило его. Он уже давно считал дни и теперь рассчитал с которого именно дня можно будет начать считать и часы. Но нетерпение до такой степени овладевало бедным мальчиком, что иногда ему казалось будто время совсем не двигается с места.

Тем временем фрегат, пользуясь превосходной погодой и попутным ветром, подвигался на всех парусах к намеченной цели, весь экипаж был здоров и весел, а за исключением арестантов – полон самых лучших надежд на будущее. После столь продолжительной, недобровольной разлуки с родиной, теперь возвращение домой казалось уже близким, и подобно тому, как Антон мечтал о свидании с отцом, каждый моряк задумывался о встрече с своей семьей. Песни и веселые шутки частенько раздавались на палубе и ярко блестели глаза у моряков.

Торстратен ходил свободно по всему судну, но был так несчастлив и разбит душой, что нередко начинал даже побаиваться, как бы не сойти с ума. Куда не оглянись – всюду безбрежное водное пространство, куда ни посмотри – всюду крутом тесная корабельная тюрьма… что же именно приводит в настоящее отчаяние этого всегда столь хладнокровного человека, что заставляет его по целым часам сидеть, скрестив руки на груди и словно окаменев в этом положении?.. И сидел он так тихо и неподвижно, словно человек, который видит приближение гибели и не смеет пошевельнуться.

Он думал о том, что прежде никогда ему и в голову не приходило. Теперь он часто видел перед собой образ человека, хорошо ему знакомого, но о котором раньше он вспоминал без всякого страха и сердцебиения…. Джона Дэвиса, человека, который искупил вину его, Торстратена, и быть может даже поплатился за нее жизнью.