Из Лондона в Австралию - [138]

Громовой хохот огласил палубу. «Славно рассказано, сэр! Поистине трогательная картина верности и дружбы. Надо полагать, что вы все время усердно прикармливали белую медведицу рыбой?»

– О, да, постоянно. Фонтан выбрасывал мне ее тысячами. Ах, при всех огорчениях, чудное то было время, которое я провел в моем ледяном дворце, – заключил старик со вздохом. – Да, дети, все минует. И никто не знает, что кому предстоит впереди.

– Может доведется и медвежьего молочка отведать! Вы правы!

– Расскажите нам еще что-нибудь хорошенькое, сэр!

– Довольно! – ответил старик, смеясь. – Хорошенького понемножку!

Хитрый старик поспешил отойти, чтобы не портить впечатления своего рассказа, тем более, что боцман уже дал свисток расходиться по койкам, больные в лазарете, с своей стороны, нуждались в покое. Раны, нанесенные копьями дикарей, трудно заживали, сопровождались сильными болями и из лазарета нередко доносились жалобные стенания.

Капитан распорядился выдать всем захваченным арестантам платье, их остригли и обрили и, снова заковав в кандалы, поместили в общую арестантскую каюту. Только Торстратен, согласно обещанию капитана, получил отдельную каморку и расхаживал без цепей. Но это разрешалось ему только днем и в открытом море, а на ночь и в случае прибытия в порт, он должен был уходить в свою каюту, где его запирали на замок.

Антон расспросил его о судьбе прочих арестантов. – Они все здесь на острове, – объяснил, ему голландец, – Если капитану угодно, я могу показать ему дорогу к деревням еще другого племени дикарей, тоже враждующего с племенем убитого Ша-Рана.

Предложение это было передано Антоном капитану Максвеллю и он созвал всех офицеров фрегата на военный совет, но мнение большинства офицеров склонялось к тому, что лучше избежать нового кровопролития, хотя бы и предоставив арестантам свободу. – В лазарете только что скончался от ран еще один из товарищей, – заметил капитан, – и право жаль рисковать жизнью еще нескольких человек бравых моряков.

На том и порешили. Фрегат снялся с якоря и повернул назад. За это время починка «Короля Эдуарда» должна была кончиться и можно было вместе направиться в Австралию.

Все это время Тристам сидел в своей полутемной келье с тяжелыми цепями на руках и ногах. Его дикие неистовые крики порой раздавались по всему фрегату… несчастный от отчаянья кусал свои кандалы и напрасно пытался их сбросить.

В тех же условиях Торстратен с спокойствием благовоспитанного человека только посмеивался. – Тристам полоумный, – говорил он. – Мы ему обязаны всеми нашими неудачами… в том числе и последней, самой крупной из всех.

– Каким образом вы добрались до острова Ша-Рана? – спросил его Антон.

– Нас прибило к нему течением. Когда экипаж «Короля Эдуарда» перешел на «Бьютэфуль», мы сочли себя вправе воспользоваться его шлюпками, нагрузили их кокосовыми орехами, набрали пресной воды и смело вышли в море. Если бы мы остались на острове, у которого стоял «Король Эдуард», то рано или поздно англичане явились бы за нами и забрали бы нас. В море мы испытали страшную нужду. Мы плавали дней восемнадцать или двадцать. Под конец ни пить, ни есть, было нечего. Но чего не перенесешь, на какие испытания не согласишься, лишь бы сделаться свободных!

Лицо его было пепельно серого цвета и он закрыл его руками. – Теперь партия проиграна, – сказал он глухим голосом. – Я кончу свои дни рабом на плантациях.

У Антона не нашлось слов утешения для несчастного. Голландец был молод и силен, с энергичным и предприимчивым характером, – много еще лет пройдет прежде, нежели он примирится с положением колодника, вечно работающего на других из-под палки.

– Да, во всем виноват один Тристам, – повторил Торстратен. – На острове Ша-Рана проживало второе племя. Дикари этого племени встретили нас первые в своих ладьях и приняли за неземных существ; они умоляли нас униженно о пощаде и прошло много времени прежде нежели они осмелились разговаривать с нами знаками. Тогда мы указывали им на рот и желудок и постепенно они стали доверчивее. Это был совсем безобидный народец. Когда мы им показали, как следует подвязывать к палочкам стебли таро и как разводить это растение отводками, то они от восторга пустились в пляс. Точно также мы научили их строить свои хижины несколько посолиднее, прокладывать удобные тропинки по песчаной пустыне… Остров всех нас мог бы прокормить и мы могли бы спокойно ожидать на нем прибытия какого-нибудь судна, если бы не Тристам с своим непреодолимым желанием властвовать, вызвавшим недоверие даже среди дикарей. Этот болван ни за что не хотел работать, и мало того стремился к королевской власти, пытался завладеть ею и обратить туземцев в своих рабов… и этим он вызвал с их стороны восстание. Тристам начал называть марай и веру туземцев в их богов бессмыслицей и этим вывел дикарей из терпения. Они перешептывались между собой и хотя приходили к заключению, что мы неземные существа, тем не менее Тристаму было опасно появляться в их деревне. Когда произошло несколько покушений на его жизнь, он бежал и несколько дней скрывался в береговых скалах, питаясь одними устрицами. Затем как-то ночью он пробрался к нам в деревню и разбудил меня и Маркуса. – Следуйте за мною, – шептал он весь дрожа от волнения. – К острову пристало судно под американским флагом! – Это известие заставило нас вскочить, как от удара электрической искры, к нам присоединились еще некоторые из товарищей и мы пустились бегом к берегу. Действительно близ острова стояло американское судно и экипаж его уже работал, чтобы сняться с якоря, ибо при попытке съехать на берег Ша-Ран с своими воинами встретил их градом камней, так что американец, убедившись в невозможности мирной высадки, предпочел уйти. Так мы и остались на острове Ша-Рана до тех пор, пока он не предпринял военного набега на соседний остров с целью завладеть им. Тристам отправился с ним, он вечно носился с своими фантастическими планами… насколько они ему удались, вы это знаете, я же не осмелился подвергаться этой опасности… И вот теперь вы-таки выследили меня, и все… все пропало.