Из Лондона в Австралию - [123]

Фитцгеральд положил ему руку на плечо. – Я не хотел лишать тебя мужества, Аскот! – сказал он ему с чувством. – Я хотел только, чтобы ты немного одумался, милый друг. Очень возможно, что скоро мы расстанемся с жизнью.

– Я знаю, Мармадюк! – ответил Аскот, стараясь не глядеть на него.

Этим и кончился их разговор, к ним подошли прочие товарищи, все с серьезными, озабоченными лицами.

– Надо пробить отверстие в крыше, – сказал кто-то из них.

– Да… а то дышать нечем!

Унтер-офицер покачал головой – Еще рано, ребята! Я вас предупреждаю – еще рано! чересчур опасно!

– Почему? Самое большое, что нас вымочит дождем, – возразил ему Антон, – или навалятся к нам ящерицы с деревьев.

– Они и без того пожалуют сюда. Вчера еще одна пробежала у меня по руке.

– А я убил в кухне трех. Нет, такие пустяки меня бы не остановили. Я опасаюсь совершенно другого.

– Говорите прямо! – нетерпеливо отозвался лейтенант.

– Ну, так я боюсь, сэр, что нам на головы начнут бросать горящие головни.

– Не думаю! – воскликнул Фитцгеральд. – Ни один из этих суеверных дикарей не осмелится забраться к нам на крышу.

– Как знать! Подозрительно, что они так притаились и как будто оставили нас в покое… самый страшный шум был бы мне много приятнее.

– И мне… могу в этом сознаться.

– А может быть после неудачи они совсем покинули наш остров? – предположил кто-то.

Но десятки голосов тотчас же это опровергли.

– В таком случае Туила нашел бы средство известить нас об этом.

Проект раскрыть крышу пока был оставлен, но это стоило неслыханных жертв. Воздух с часу на час становился тяжелее и ужаснее, насекомые проникли во внутренность дома, от трупного запаха было некуда деваться.

Тела убитых почернели; то, что от них оставалось, крысы добровольно уступили полчищам червей.

Вода в бочках от жары стала тепловатой и начала принимать запах, наполнявший атмосферу; бочки с рассолом забродили и обручи на них полопались, мясо попортилось, жир прогорк.

В этом зачумленном воздухе, наполнявшем весь дом, не могли держаться никакие съестные припасы, и им не мог дышать ни один человек. Матросы, не спрашивая разрешения, полезли под крышу и вырубили в ней топорами широкия дыры.

Это несколько уменьшило духоту и жару, воздух пришел в некоторое движение, но зловоние теперь скорее усилилось, чем уменьшилось. Люди в унынии опустили руки.

– Мы отворим двери и уйдем! – кричали некоторые. – Такое положение невыносимо!

Лейтенант только поднял руку. – Я вам не препятствую, – сказал он. – Делайте, что хотите!

Но другие еще раз настояли на том, чтобы потерпеть. – Кто знает, что к нам не подоспеет помощь, ребята? Ведь каждую минуту надо ожидать прибытия военного судна.

– Ах, – плакались иные, едва сдерживая рыдания, – хотя бы только взглянуть на великобританский флаг, услыхать грохот английских пушек!

– Господь смилуется над нами!.. Вспомните, когда бунтовщики держали нас в плену на палубе «Короля Эдуарда», разве положение наше тогда не было еще безотраднее, еще безнадежнее?

– Нет, нет! – качали многие головами. – Тогда было чем дышать!

– А здесь скоро откроется настоящая чума. Зловоние доходит до крайних пределов!

– Не попытаться ли нам пробиться? – воскликнул один из матросов. – Ведь пятнадцать ружей все-таки почтенная сила!

– Конечно, это сила, но не тогда, когда перед ними более пятисот человек противников. Передних мы убьем, а затем нас одолеют.

– Может быть как-нибудь удалось бы убежать от этих негодяев?

– Куда? – со вздохом спросил Фитцгеральд, пожимая плечами.

Глубокое уныние овладело всеми сердцами. В самом деле, куда бежать? Не было уголка, куда за ними не последовали бы их враги. Часы проходили, миазмы все сильнее переполняли воздух. Матросы лежали по углам, в полубезсознательном состоянии, многие лихорадили, другие жаловались на головную боль и колотье в груди; были такие, что бредили, или постоянно шептали себе что-то под большинство же казалось как бы оглушенными, почти неотвечали на вопросы, их можно было трясти и дергать, и они все же оставались ко всему безучастными.

А вокруг дома была все та же мертвая тишина… остров казался необитемым…

Прошла еще отчаянная ночь, часы неслыханных мучений, и наконец кругом дома послышались странные звуки; что-то трещало или хрустело; казалось, что вершины деревьев вдруг начали шелестеть.

– Чу! – шепнул Аскот.

Но с первым движением в доме эти звуки прекратились, все снова замерло.

– Крысы! – подумал Антон вслух.

– Не думаю, чтобы какое-нибудь животное могло держаться в такой атмосфере!

Фитцгеральд всматривался в предразсветные сумерки, подходя ко всем окнам. – Ничего не видно!.. – наконец объявил он.

– Посидим, как можно тише, сэр. Может быть шум повторится и мы откроем его причину.

Совет этот был принят и спустя несколько мгновений снова пронесся шелест по вершинам дерев и снова послышались треск и хрустение. Белые переглянулись. Какие бы это могли быть животные?

Унтер-офицер показал на крышу, словно желая сказать: – Вот откуда слышен этот звук… прислушайтесь хорошенько!

Антон потянул в себя воздух. – Дымом пахнет! – воскликнул он в испуге.

Этот крик положил конец шороху и потому, скрываться было уже нечего. Через отверстия, вырубленные в крыше посыпались массы горящих сухих листьев, все больше и больше, пока густой дым не наполнил весь дом и оставаться в нем нельзя было и думать, не рискуя задохнуться. Все колебания, всякие «но» и «если» были теперь уже неуместны, кто дорожил жизнью и не хотел погибнуть в дыму и пламени, должен был без всяких околичностей бежать и как можно скорее.