Из Лондона в Австралию - [105]

Никогда больше им уже не видать этого благожелательного старца, который, в своей бескорыстной любви к ближнему, спас всем им жизнь.

– Прощай! Прощай!..

Они махали ему шляпами, сердце ускоренно билось у каждого в груди. Вскоре они пересекли обширную зеленую поляну и вступили в лес.

Из всего пережитого одна картина особенно преследовала белых – это образ бедного Идио. Он был несчастнее всех, жребий его был самым ужасным, будущее – самым безнадежным. Бедный Идио!.. Когда белые в последний раз проходили здесь, он впереди всех, гордо и самоуверенно закинув голову… а теперь?

Его увозили за море, где последний из рода королевского дома будет продан на рынке в рабство, а там посыпятся на него удары бичем за малейшее неповиновение тиранической воле его будущего владельца…

– Бедный Идио!..

– Да охранят его дневные боги!.. – произнес Аскот.

– Аминь! Аминь!..

Лишь очень постепенно возвратилось к ним прежнее веселое настроение, но далеко еще не восстановилась та беззаботная веселость, которая обыкновенно господствует между молодыми людьми во время таких путешествий. Туземцы тосковали о своем погибшем короле, белые, напротив, тяготились неизвестностью и своей беспомощностью в случае серьезной опасности. Правда, корабль их еще стоит прочно на якорях, но где был его экипаж, товарищи этого путешествия, столь чреватого событиями? Богу одному известно!

На каждом шагу путешественники натыкались на следы недавно происходивших здесь происшествий. Перуанцы шли здесь со своими пленными прямым путем к морю; по-видимому, они питались исключительно сырьем, ибо нигде не видно было следов от костра и на всем пространстве лишь в одном месте нашлись следы бивуака, на котором, по-видимому, происходила продолжительная остановка.

– Это понятно, – объяснил унтер-офицер. – Разбойники оставили на своем судне известное число людей и все время втайне беспокоились за них. Как знать, что эти добрые люди не воспользуются их отлучкой на остров, чтобы угнать судно в любой ближайший порт, где его легко продать за чистые деньги, или даже предпринять за свой счет и страх охоту за невольниками и торговлю ими?.. Поэтому им нельзя было не торопиться изо всей мочи.

– Ужасная жизнь! – заметил лейтенант. – На ней лежит печать проклятья?

– Что там такое? – внезапно остановился Аскот.

Все бросились к нему. – Женщина! – воскликнул унтер-офицер, – И, судя по положению тела, мертвая!

Оба юноши бросились к трупу. – Совсем еще молодая женщина! – воскликнул Антон, – и в руках у неё новорожденный ребенок.

Мульграв осмотрел оба тела. Головка ребенка была раздроблена, по всей вероятности, прикладом ружья, на трупе же матери не было заметно ран. Вероятно, когда она упала от слабости и истощения, то чья-нибудь сострадательная рука прикончила ребенка, чтобы избавить его от мук медленной смерти от голода. Эти создания в глазах перуанцев были не более, как домашний скот, и в случае нужды и к нему можно было проявить известное грубое сострадание.

Разбитая головка ребенка лежала на груди матери, темная кровь окрасила траву кругом трупа; при приближении белых, крысы шмыгнули от тел в разные стороны.

Наши друзья с содроганьем смотрели на мертвых.

– Какая ужасная судьба постигла эту бедную молодую мать!

– И все же так лучше, чем сделаться невольницей. Нет ничего ужаснее рабства.

Аскот бросил пригоршню цветов, на лица обоих трупов. Хоронить их было бы слишком затруднительно и отняло бы, пожалуй, целых пол-дня, даже туземцы покачали головами при одном предложении заняться этим. Какое бесчисленное множество их братий лежало непохороненным там вверху между утесами на ноле битвы; все они были брошены в добычу коршунам, и почему же и этой женщине не разделить одну с ними участь.

Путники двинулись дальше и остановились на отдых только когда стало совсем темно. Туземцы разложили огонь, все наелись и легли спать, но не слышно было веселого смеха на этом бивуаке… им казалось, что тяжелый меч все еще висит над головами.

Антон все время был занят своей коровой и её теленком, который стал уже совсем ручным; да и корова не была уже так дика, как сначала. Она позволила накормить себя и надоить, не отшатывалась с испугом от юноши, как прежде, покорно шла за ним на веревке и беспокоилась только, когда теленок отводил от неё далеко.

– Дело идет на лад, – говорил юноша с видом знатока. – При хорошем корме у нас будет ежедневно достаточно молока.

– С отваром из таро, вместо кофе? – допытывался Аскот.

– А вот там увидишь. На корабле была кофейная мельница… я заберу ее.

Корабль! Корабль!.. Мысли летели вперед и заняты были только одним фрегатом. В каком-то он виде? Невредим или разграблен разбойниками до чиста?

Неужели перуанцы, посетив брошенное судно, ушли с него с пустыми руками?.. Это очень сомнительно.

Все корзины были наполнены светильными орехами с маслянистым ядром, все спины были нагружены припасами. На третий день проводники объявили, что спустя короткое время покажется море. Сами они тоже с нетерпением ожидали возвращения на родину, втайне мучаясь опасениями и страхом. Их жены и дети прятались в лесу, но разве враги не могли их и там выследить?