Из истории русской, советской и постсоветской цензуры - [9]

К петровскому времени относится и курьезный указ 1723 г.: печатать только те царские портреты, которые сделаны искусными мастерами, благовидные; безобразные же отбирать и отправлять в Синод. Следует отметить, что такая цензура изображений правительственных особ дожила до советского времени.

В 1725 г., после смерти Петра, начинается царствование Екатерины. Алексеевны (1725–1727). Во время ее правления о цензуре особых решений нет. Но 8 апреля 1725 г. следует подтверждение (уже при императрице) Коллегиям и Канцеляриям прежнего распоряжения, данного при Петре, чтобы они и впредь поставляли в типографии ведомости о всех важных делах, «кроме секретных ведомостей» (6). 4 октября 1727 г. издается указ о переводе в Москву типографий Синода и Александровской лавры, в Петербурге же оставались две светских типографии — в Сенате (печатанье разных официальных материалов) и в Академии Наук. Последняя выводилась из-под контроля Синода, надзору которого подлежали с этого времени только духовные сочинения; светские же переходили под наблюдение Академии, печатались в ее типографии. Таким образом происходит размежевание духовных и светских типографий, что литературе, вероятно, было на пользу.

В рассматриваемый период следовало думать не столько о том, как бы запретить книгу, сколько о том, чтобы их печатали, покупали, читали. Книги распространяли с большим трудом; один голландский книготорговец жаловался, что покупают их «зело мало». В 1730-е гг. накопилось много непроданных русских и иностранных книг. Начальник канцелярии Академии Наук Нартов внес в Сенат предложение об обязательной продаже книг во всей России в коллегиях, канцеляриях, других присутственных местах; предлагалась обязательная покупка на 5–6 руб. с каждых 100 руб. жалованья; покупать должны были и купцы «по препорции к своему торгу».

1730-е гг. — мрачный период в Российской истории. Фаворитизм, бироновщина. Никакого правительственного поощрения просвещению, книгам. Но не было и нужды в каких-либо карательных мерах. При Анне Иоанновне (1730–1740) почти нет указов, касающихся книжного надзора. Обращали на себя внимание лишь книги с дурными отзывами об ее приближенных (об Остермане, Минихе, Бироне и др). 26 октября 1732 г. — высочайше утвержденный доклад Сената: запретить ввоз иностранных книг, которые уже есть в Академии; такой ввоз может нанести урон книгам, печатаемым в Академии. pauza Указ 23 октября 1737 г.: о печатании церковных книг на грузинском и калмыцком языках («Евангелие», «Апостол», «Псалтирь» и др.); для этого необходимо содержать при Синоде людей, знающих грузинский и калмыцкий языки, которые могли бы эти книги свидетельствовать (8). В Указе проявляется забота о душе иноязычных, но только под цензурным наблюдением.

26 декабря 1738 подписан Высочайший указ генералу А. И. Румянцову — правителю Малороссии, о календарях: запрещается ввоз польских календарей; все обнаруженные такие календари приказано сжечь; запрещено их провозить, держать, «под опасением жестокого наказания»; на Украине, вместо польских календарей, употреблять русские; взять под контроль провоз польских «на всех форпостах», так как в польских календарях о Нашей империи, об Украине содержатся «некоторые злоумышления и непристойные пассажи» (9)

Курьезная история с одой Тредьяковского «Псальма», написанной ко дню коронации Анны Иоанновны (не Леопольдовны??); там строка: «Да здравствует днесь императрикс Анна». По поводу слова «императрикс» возбуждено следствие, Тредьяковского допрашивают в Тайной канцелярии и он там должен доказывать, что «размер того требовал» (9-10).

Императрица Елизавета Петровна (1741–1761) в дела цензуры особенно не вмешивалась. Рассказывают, что увидев безобразный портрет ее и наследника, вспомнив об указе Петра 1723 г. на эту тему, она никак не покарала художника, а просто приказала в дальнейшем выбирать искусного мастера для своего изображения (11). Но была у нее одна слабость, понятная для женщины: стремление уничтожить все следы предыдущего кратковременного царствования Анны Леопольдовны (1740–1741). Указ 27 октября 1742 г. трбовал все книги, напечатанные после кончины Анны Иоанновны (т. е. при Анне Леопольдовне) сдать для «переправления». Аналогичный указ выходит и позднее, 19-го августа 1748 г. А в 1750 г. вообще запрещается ввоз в Россию подобных книг.

25 августа 1750 г. выходит Сенатский указ о возвращении в те места, где они были напечатаны, книг, в которых упоминаются известные лица двух бывших правлений (т. е. с периода Анны Иоанновны). Книги на русском и иностранных языках должны быть возвращены в Академию Наук, в Правительственный Сенат, в другие места, откуда они получены. Не разрешено ввозить их в Россию… При ввозе их следует отбирать. Приказано объявить указ во всех церквях, чтобы виновные в нарушении его не могли отговариваться незнанием (11–13). Указ 50 г. повторяет указ 27 октября 1742 г. Видимо, упоминания о сановниках предыдущего царствования сильно беспокоили императрицу.

Неискушенные же россияне восприняли указ, как требование сдавать всякие книги и, видимо, стали усердно выполнять его, без особого огорчения. Пришлось печатать новый указ, уточняющий, о том, что возвращать нужно только книги, касающиеся известных персон, а не все остальные, ради славы ее императорского величества и к знанию истории, обучения детей напечатанные (12). 10 октября 1750 г. вышло еще одно дополнение и ограничение предыдущих распоряжений: в сдаваемые книги не входили исторические, генеалогические, археологические сочинения; это относилось и к привозимым из-за границы книгам: их не отбирали. Но остальные сочинения, в том числе молитвенные, где упоминались «известные персоны», нужно было объявлять.