Из ГУЛАГа — в бой - [23]

И даже позиция такого невмешательства не смогла стать «охранной грамотой» – вскоре пришел черед и самого Л. М. Субоцкого. Его арестовали 26 сентября 1937 г., т. е. через три с половиной месяца после суда над группой Тухачевского. Обвинялся Лев Матвеевич в совершении преступлений, предусмотренных ст. 58-1«б», 58-8, 58–11 УК РСФСР, т. е. в измене Родине в форме шпионажа, выдачи военной тайны, совершении террористических актов и организационной деятельности, направленной на свержение существующего строя, т. е. Советской власти. Вменили ему в вину и причастность к партии эсеров, начиная с 1917 г.

В обвинительном заключении по делу Л. М. Субоцкого, утвержденном Прокурором СССР А. Я. Вышинским, в частности, говорилось, что обвиняемый «…с 1934 года являлся участником антисоветской эсеровской организации. С 1935 года являлся участником антисоветского террористического заговора, ставившего своей целью свержение Советской власти»^[16].

До июня 1937 г. репутация военного прокурора Л. М. Субоцкого была безупречной. А все неприятности начались с 11 июня 1937 г. (день суда над группой М. Н. Тухачевского), когда в Севастополе был арестован его родной брат – Михаил Матвеевич Субоцкий, бригадный комиссар, начальник политотдела бригады крейсеров Черноморского флота. Последний, как участник троцкистского заговора, был обвинен в проведении вредительской линии, направленной на подрыв политического обеспечения боевой подготовки в бригаде, на сохранение в партии и на флоте троцкистских кадров. Поводом для такого обвинения послужило то, что в 1917 г. Михаил Субоцкий в течение четырех месяцев состоял в партии эсеров.

Еще одна примечательная деталь – военный прокурор Черноморского флота бригвоенюрист П. С. Войтеко отправил сообщение о раскрытии «заговора» на флоте не своему непосредственному начальнику Н. С. Розовскому (Главному военному прокурору РККА), а напрямую в Прокуратуру СССР. Приходится только догадываться о причинах такого поступка. Возможно, что Войтеко опасался определенного противодействия и нейтрализующих мер со стороны брата арестованного, т. е. помощника Главного военного прокурора диввоенюриста Л. М. Субоцкого. Этого, разумеется, исключить было нельзя, тем более, что Лев и Михаил являлись не просто братьями, а братьями-близнецами. Это во-первых. А во-вторых, важным фактором было то, что Михаил Субоцкий до недавнего времени сам был не последней фигурой в системе военной прокуратуры. Там он являлся первым военным прокурором Московского гарнизона, и у него сохранились хорошие и прочные связи со многими своими прежними сослуживцами, возможность вмешательства которых нельзя было исключить.

Действительно, узнав о поступившем в Прокуратуру СССР сообщении о разоблачении на Черноморском флоте «заговорщиков», среди которых фигурировал и его брат-близнец, Лев Матвеевич немедленно обратился к Главному военному прокурору Н. С. Розовскому с просьбой назначить проверку указанного сообщения, ибо совершенно уверен в абсолютной честности брата. Зная методы работы следственных органов НКВД, Лев Матвеевич реально оценивал создавшуюся обстановку и предугадывал, что арест брата послужит причиной усиленного внимания и к нему со стороны сотрудников госбезопасности.

По поручению Главного военного прокурора в Севастополь выезжала военный юрист 1-го ранга С. Ульянова – единственная в ГВП женщина, занимавшая пост начальника одного из ее отделов. Среди коллег она была известна как рьяный борец с врагами народа, и эту ее «рьяность» неоднократно отмечал Прокурор СССР А. Я. Вышинский. Изучив материалы уголовного дела, по которому проходили «заговорщики» – политработники Черноморского флота И. А. Мустафин (заместитель начальника политуправления флота, дивизионный комиссар) и М. М. Субоцкий (начальник политотдела бригады крейсеров, бригадный комиссар), Ульянова установила, что оба они арестованы по распоряжению наркома внутренних дел Крымской АССР Т. Н. Лордкипанидзе. При этом крымские чекисты даже не поставили в известность особый отдел флота и не получили санкции военного прокурора.

Льву Матвеевичу удалось узнать и содержание справки, подготовленной С. Ульяновой на имя Вышинского. В этой справке, в частности, говорилось, что «…Субоцкий (Михаил Матвеевич. — Н.Ч.) обвиняется в том, что, работая в Политуправлении РККА, был связан с врагами народа троцкистами Гамарником[17] и Осепяном[18]. Действительно, во время работы в Политуправлении РККА там же работали Гамарник и Осепян.

Данных о личной связи Субоцкого с названными лицами пока не предъявлено. На основании изложенного, я считаю, что достаточных оснований для ареста Мустафина, а тем более Субоцкого не было. Я полагала бы целесообразным установить срок проверки виновности Мустафина и Субоцкого двухдекадным сроком и, если не будет собрано дополнительных данных, разрешить вопрос об их освобождении из-под стражи»^[19].

Чего уже больше – Главная военная прокуратура ставит вопрос об освобождении арестованного военнослужащего. Какие тут могут быть сомнения в его виновности!.. Однако, как видим, и ГВП была не всесильна, и ее голос не всегда должным образом учитывался. Данный пример с крупными политработниками Черноморского флота И. А. Мустафиным и М. М. Субоцким наглядно показывает это. Следствие по данному делу продолжалось целый год, и перед судом Военной коллегии Субоцкий предстал 16 июня 1938 г. (Мустафин двумя месяцами раньше – 18 апреля 1938 г.). Приговор как тому, так и другому был одинаков – расстрел с конфискацией имущества и лишением присвоенного им воинского звания.