Из дневника военного врача - [2]

22. VI. Не вылетели и сегодня: погода не пускает. Сегодня годовщина с начала войны. Уже год, как я был вместе с Шурочкой, год, как видел ее, дорогушу. Где она теперь? Я давно потерял надежду на то, что она жива. Иногда пробивается сомнение: вот бы все обошлось, а вдруг она жива? А Валерик? Сын мой, сын! Отец твой носится, где надо и где нельзя. Что будет дальше — неизвестно.

24.VI. Вечером добрался до Арзамас-2. Утром выехал в Москву.

27. VI. Стоим в Москве.

28. VI. Были в Серпухове, вернулись в Москву. Утром шел дождь. Мы ехали в метро с Курского вокзала на Киевский. Сидим и ждем поезда на Калугу. Едем в Зубово, оно недалеко от Юхнова.

29. VI. Остановились на станции Тихонова Пустыня. И правда пустыня. Стан­ция разнесена в дым. Элеватор разбит. Походили по станции, ни одного целого дома. Вокруг ямы от бомб. Обедали в столовой. Повар сказал, что 5-го был налет. Сбросили 99 бомб. Семь человек убили, в том числе и доктора. Сегодня мимо станции пролетел один бомбардировщик. Наверное, разведчик. Настрое­ния нет. Жарко.

Прибыли на ст[анцию] Потанино. Это последняя станция. Вышли. Ни одно­го целого дома: развалины и обломки. Я подумал, что здесь шли сильные бои. Оказалось совсем другое. Когда заняли наши, немцы целый месяц бомбили. Сидели возле дома, а одна бабуля и говорит:

— Немцы у нас были два месяца и двадцать дней.

— Наверное, все забрали?

— Нет. У нас были немцы хорошие. Австрийцы.

Только поговорили, как на станцию летит Ганс. Зенитка как дала, пулемет помог. Он сменил высоту и скорость. Свернул и улетел.

30. VI. Деревня Зубово — одно название. Ни одного целого дома. Все выгоре­ло. Природа что надо. А для меня, белоруса, одно удовольствие.

1. VII. Хламово. Уже второй день стоим на реке Теча возле села Хламово. Погода отвратительная. Льют дожди. Леонов и Востоков упали на У-2. Санитарной машины не было близко, и другой не нашли. Летал на место аварии на У-2. Летел, первый раз оторвавшись от земли. На разворотах немного подмывало, а так ничего.

3. VII. Вчера утром был сбор руководства. Ругали почти всех. Говорили и насчет доктора.

— Не следишь за здоровьем летчиков, не знаешь, как они отдыхают, спят. Люди ложатся на землю, а разве так можно? Если и дальше так будет, откоман­дирую, — сказал командир.

Комиссар Талдыкин, шатаясь на худых ногах, рассказывал, как мы, врачи, наблюдали Востокова:

— Какая теперь стала беспомощная медицина. Собрались три врача, смо­трят, щупают, отойдут и не знают, есть перелом или нет.

Талдыкину не комиссарить, а быть лекарем, может, тогда не болели б люди.

* * *

Чуть рассвело, а я на ногах. Туман повис сонно над лентой реки, а на взгорке замаскированные машины ревут моторами. Техники пробуют моторы. Так начи­нается день. Скоро послышится стальной гул чужого мотора, и, присмотревшись, можно увидеть черный силуэт самолета-разведчика. Вид у него такой: всегда ходит высоко, за облаками. Через некоторое время доносится гул канонады. Это бьет артиллерия на переднем крае. Так продолжается почти целый день.

Наблюдения играют большую роль. Например, я заметил, что если над солнцем стоит венец — хорошей погоды не будет. Об этом я догадался, когда мы были около Одоева прошлой осенью, в Арзамасе — этой весной и вчера утром. Сказал: будет дождь и холод или сегодня, или завтра. Вчера был дождь и сегодня идет.

Разведка донесла, что по смоленской дороге идут эшелоны с цистернами. Неужели применят химию? Приказано носить противогазы.

5. VII. Сегодня прекрасный день. Погода хорошая. Правда, аэродром мокрый и вязкий, как вымоченная овчина. Я упал на колени. В сапогах хлюпает, словно в маслобойке. С самого утра полеты. Вылетали много раз. В районе Белево скопле­ние войск. Мочалин сказал, что надо вешать осколочные бомбы — много живой силы. Еще не вернулся Степуренко. Гребенщиков говорил, что он пикировал на зенитки несколько раз, а Степуренко остался. Только что прошел над аэродро­мом Ю-88. Белый. Через несколько минут прошел еще один. Майор посмотрел в бинокль.

— Ю-88. Ах, черт. Надо поставить дежурное звено.

7. VII. Какой сегодня прекрасный день! Чистые облака, не забрызганные вой­ной и горем, плавают в голубом просторе. Иногда задумаешься, и только настой­чивый стук БС из кустов и свист ветра от пуль над аэродромом напоминают о войне. Трава зеленая и пышная, как постель дорогой. Лег бы и заснул. Запуска­ют моторы, взлетают самолеты. По дороге пылит БМЗ. Жизнь бежит.

Полк провел несколько воздушных боев. Комиссар Любимов сбил МЕ-109. Да так дал, мимо только обломки летели. Бил разрывными. Кожур сбил «Юнкерс- 88», прилетел домой и сел «на живот». «Забыл выпустить шасси», — пояснил летчик. Полк сбил шесть самолетов. Баринову отрезали плоскость, и он пошел в «штопор». Успел выпрыгнуть с парашютом, только над своими ли?..

8. VII. Сегодня ранили комиссара Любимова. Пуля пробила кабину, ударила в ракетницу, отскочила и ударила в боковую часть правого бедра. Наверное, там и осталась. Выходного отверстия нет. Жалко, что нет рентгена. Так бы посмо­трел — и пожалуйста.

Перед посадкой я отошел в 1-ю эскадрилью. Вижу, пошла санитарка. И я хотел идти за ней. Не пустили — садились самолеты. Я отвез Любимова в лаза­рет. Вернулся. Меня встретил майор, посмотрел злыми глазами.