Июльский заговор - [41]

— Я уничтожу, — завывал он, — всех преступников, которые осмелились противопоставить себя Провидению и мне. Эти предатели собственного народа заслуживают страшной смерти, и они ее получат. Все участники заговора сполна заплатят за свое предательство, а также их семьи и родственники. Гнездо гадюк, пожелавших воспрепятствовать величию моей Германии, будет уничтожено раз и навсегда.

Во время этой обличительной тирады его глаза полыхали яростным пламенем, словно уже видели смертные муки жертв. Это была последняя встреча Муссолини и фюрера, и дуче отбыл восвояси растерянный и подавленный увиденным.

В пять часов Ольбрихт пошел к Фромму второй раз. На этот раз его сопровождал Штауффенберг — начальник штаба Фромма. Ольбрихт с ликованием сообщил командующему армией резерва, который еще не знал, что уже таковым не является, что Штауффенберг был личным свидетелем взрыва и совершенно точно знал, что Гитлер мертв.

— Это невозможно, — сказал Фромм. — Кейтель сказал, что в ставке все в порядке.

— Фельдмаршал Кейтель, как обычно, лжет, — невозмутимо сообщил Штауффенберг. — Я сам видел, как Гитлера вынесли мертвым.

— Поэтому, учитывая сложившуюся ситуацию, мы передали командирам подразделений кодовый сигнал, предусмотренный на случай внутренних беспорядков, — добавил Ольбрихт.

Услышав это, Фромм вскочил, стукнул кулаком по столу и заорал:

— Это самоуправство! Вы нарушаете субординацию! И кто это «мы»? Кто конкретно отдал приказ?

— Мой начальник штаба полковник Мерц фон Квирнгейм.

— Немедленно пришлите его сюда!

Прибывший Квирнгейм не отрицал, что передал кодовые слова, и Фромм поместил его под арест. Этого Штауффенберг уже не мог вынести. Он решил, что единственный способ повлиять на Фромма — это сказать ему правду. И он решительно поднялся со своего места.

— Генерал Фромм, — заявил он, — я лично привел в действие бомбу во время совещания в ставке Гитлера. Взрыв был такой силы, как будто в помещение попал стопятидесятимиллиметровый снаряд. Никто из находившихся в комнате не мог уцелеть.

Фромм обернулся к Штауффенбергу и проговорил:

— Граф, покушение сорвалось. Вы должны немедленно застрелиться.

— Я не собираюсь делать ничего подобного, — ответствовал Штауффенберг.

— Генерал Фромм, — вмешался Ольбрихт, — надо действовать. Если мы не нанесем удар сейчас, наша страна будет уничтожена навеки.

Фромм внимательно посмотрел на говорившего:

— Ольбрихт, значит ли это, что вы тоже участвуете в перевороте?

— Да, господин генерал, но я не вхожу в ту группу, которая возьмет на себя управление Германией.

— Тогда я официально объявляю, что с этого момента вы трое находитесь под арестом.

— Вы не можете арестовать нас! — воскликнул Ольбрихт. — Очевидно, вы так и не поняли, что происходит и кто находится у власти. Это мы можем вас арестовать.

Окончательно рассвирепев, Фромм выскочил из-за стола и бросился на Ольбрихта с кулаками. Присутствовавшие при этом Клейст и Хефтен синхронно выхватили револьверы и одновременно приставили их к толстому животу Фромма. Тот отступил.

— У вас есть пять минут, чтобы принять решение, — изрек Ольбрихт, и Фромм уступил. Он сник и без возражений под конвоем проследовал в комнату своего адъютанта, где телефонные линии были перерезаны.

Перед отъездом из Растенбурга Гиммлер попросил у Гитлера подписанный приказ о назначении его командующим армией резерва. Никто не потрудился сообщить об этом на Бендлерштрассе. Арестовав Фромма, заговорщики поспешили назначить своего командующего. И Гепнер, удалившийся в туалет Ольбрихта, чтобы переодеться в военную форму, вышел оттуда полноправным преемником Фромма[37]. Со свойственной ему пунктуальностью он дождался приезда из Цоссена Вицлебена, чтобы это назначение было закреплено в письменной форме и подписано теневым верховным военным командующим.

Однако его первой заботой стало состояние Фромма. От призрака весьма авторитетного командующего не так легко было избавиться. Гепнер сразу направился наверх в помещение, где содержали генерала, предложил ему помощь, извинился за неудобства, которые ему приходится переносить, и заверил, что никто не причинит ему вреда. Он объяснил Фромму, что происходит, и перечислил людей, которые руководят событиями, включая себя.

Эта старомодная куртуазность чрезвычайной ситуации оказалась гибельной. Войска, поддерживающие переворот, едва успели начать движение. На Бендлерштрассе находилась лишь дежурная охрана, никем не усиленная. Когда же Бек, как глава государства, спросил у Ольбрихта, на какую защиту они могут рассчитывать в такой деликатный момент, ответ его полностью обескуражил.

— Кому подчиняются охранники? — поинтересовался Бек в присутствии Гизевиуса. — Что они будут делать, если появится гестапо? Станут ли они вас защищать?

Ольбрихт, с головой погрузившийся в решение текущих вопросов, ответил, что, по его мнению, должны, но точно он не знает. Этот ответ весьма обеспокоил Бека. Его тревога усилилась еще более, когда Вицлебен — теневой командующий объединенными силами, несмотря на вызов, не появился на Бендлерштрассе. Гепнер, побеседовавший с Фроммом, доложил, что бывший командующий армией резерва хочет уйти домой и готов дать слово чести, что не будет предпринимать никаких действий против заговорщиков. Бек был готов его отпустить. Но Гизевиус заявил, что ему не нравится такая мягкость к врагам, отказавшимся присоединиться к перевороту. Его надо не отпускать домой, а расстрелять. Да и что значит слово чести? Он напомнил Штауффенбергу, что тот в свое время тоже давал Фромму слово чести не причинять вред Гитлеру. Штауффенберг пришел в ярость, но тут вмешался Бек и приказал, чтобы Фромм оставался там, где он находится.