Июльский заговор - [43]

Приказы, подготовленные на Бендлерштрассе для передачи разным командирам лично или по телефону, были довольно подробны. В них перечислялись улицы, министерские и прочие здания, казармы СС и важные центры связи, которые следовало оцепить и занять. Отдельные подразделения должны были занять вещательные станции. В письменных приказах делался упор на «энергичное лидерство» и «внезапность». Указывалось, что необходимо арестовать Геббельса и взять под охрану министерство пропаганды.

В дополнение к распространению приказов военным подразделениям, расположенным в пределах или в окрестностях Берлина, в четыре часа сорок пять минут было объявлено военное положение, а генералам в провинциях была разослана новая структура командования за подписью Вицлебена. За объявлением в шесть часов и шесть пятнадцать последовали уточняющие приказы, изданные за подписью Штауффенберга. Они дублировали те, что действовали в Берлине и предусматривали занятие государственных учреждений и центров связи, освобождение концентрационных лагерей, вхождение сил СС в армию, арест местных нацистских лидеров. Новости о получении этих приказов открыли глаза военачальникам в Растенбурге, а также руководству СС и гестапо в Берлине. Только так они осознали, что в стране действительно происходит военный путч. Из Растенбурга сплошным потоком потекли команды по телефонам.

В Берлине — центре радиосвязи — приказы о занятии узлов вещания вовсе не считались первоочередными. Заговорщики рассматривали их как часть общей стратегии, а не как действие первой необходимости, выполняемое специально для этой цели организованными отрядами. Когда требовались четкие и решительные меры, наблюдалась только путаница и неразбериха и никаких объяснений того факта, что заговорщики не только не захватили существующие радиостанции, но и не установили собственный радиопередатчик на Бендлерштрассе[40].

Путч на улицах Берлина протекал с разной интенсивностью. Очевидной помехой был недостаток связи между руководителями у телефонов на Бендлерштрассе и офицерами на улицах. Людей приходилось перевозить на грузовиках к их постам на улицах, и эти перемещения отнимали много времени. Самыми эффективными стали операции, которыми командовал майор Ремер. По его личному свидетельству, возглавляемые им отряды заняли позиции в шесть тридцать. Предполагалось, что войска в Берлине поддержат танки, направленные полковником Вольфгангом Глеземером, руководителем танковой школы в Крампнице, но Глеземер прибыл на Бендлерштрассе и категорически отказался участвовать в военном путче. Он был временно задержан Ольбрихтом, но успел послать записку своему адъютанту с приказом не давать танки повстанцам. Позже он солгал Ольбрихту, что изменил свою точку зрения и готов возглавить танковые отряды от имени заговорщиков, на этом основании обрел свободу и вывел из города танки, которые из-за путаницы в приказах туда все-таки пришли.

Неуверенность и неопределенность действий чувствовалась во всем рейхе. Аресты, предусмотренные приказами, были проведены в Мюнхене и частично в Вене[41]. Но в большинстве случаев армейские командиры, независимо от того, что они обещали по телефону Штауффенбергу или Беку, вовсе не стремились обострять отношения с войсками СС и местными нацистскими гаулейтерами. Приказы Вицлебена подоспели примерно в то же время, что и объявление по радио о неудаче покушения. Поэтому, какими бы ни были взаимоотношения между армией и местными партийными чиновниками, последовал период затишья. В Гамбурге, где гаулейтер Карл Кауфман и командир армейского подразделения были близкими друзьями, они весь вечер просидели вместе и шутили на тему, кто кого должен арестовать — поступающие друг за другом приказы были слишком противоречивыми.

Шлабрендорф, находившийся вместе с Тресковом в России в штабе группы армий «Центр», терпеливо ждал. По телефону с Бендлерштрассе ему сообщили, что покушение было успешным и Гитлер мертв. Сразу за этим последовало объявление по радио, в котором утверждалось, что Гитлер жив. Оба офицера получили приказ немедленно вылететь в Берлин, но, предчувствуя недоброе, они решили некоторое время выждать.

Во Франции переворот хотя и проходил неспешно — а куда торопиться, ведь солнце так приятно пригревает и до ласкового моря рукой подать, — но все же порядка в нем было намного больше. Пока Финк ехал обратно на улицу де Сюрен, а Блюментрит — в Лa Рош-Гийон, Штюльпнагель услышал о телефонном звонке из Берлина. Новости передавались офицерами из уст в уста, всякий раз обрастая все большим количеством подробностей, увы, по большей части вымышленных. «Гитлер мертв. Гиммлер и Геринг, похоже, тоже. Взрыв был ужасной силы!» Один из офицеров, спешивший по улице, чтобы сообщить новость товарищу, расхохотался, когда попавшийся ему навстречу француз, увидев немецкого офицера, вскинул руку в нацистском приветствии и прокричал: «Хайль Гитлер!»

Для Штюльпнагеля полученные новости стали началом тяжелой кропотливой работы. Хофакер и другие офицеры окружили своего командира. Все от полноты чувств крепко пожимали друг другу руки. Хофакера распирало от гордости — теперь ему предстояла новая, более ответственная работа. Ведь, несмотря на свои молодые годы, он был теневым послом во Франции, будущим переговорщиком с престарелым маршалом Петэном.