Ивритская классика прошлого века - [10]

еще чуть-чуть,

чтоб этот малый свет не смог с тенями

прочь ускользнуть!..

«Итак – конец и этим кандалам…»

Итак – конец и этим кандалам.

Их прежде не брала любая сила —

теперь же скука их перепилила.

Итак, свобода. Как я к ней рвалась,

ее боялась…

Сердце же, однако,

не радо,

чтобы не сказать – готово плакать…

Его жена

Как ей просто его величать

его именем средь бела дня!

Ну, а я привыкла молчать,

чтобы голос не выдал меня.

Как ей просто шагать по земле

рядом с ним

ясным днем!

Ну, а я пробираюсь во мгле

и тайком.

Есть кольцо золотое у ней,

и алмазы на нем горят.

Но мои кандалы – тяжелей

во сто крат.

Печальный мотив

Различишь ли зов из своей дали,

различишь ли зов,

как ни страшна даль?

Он рыдает в сердце, в душе болит

и благословляет сквозь все года.

Через мир огромный ведут пути

и, сойдясь на миг, разойтись спешат,

и своей потери не обрести,

и стопы усталой неверен шаг.

Может статься, смерть стоит за дверьми,

и прощальных слез пора подошла,

но тебя – и в самый последний миг

буду ждать, как Рахель ждала.

«Раны пред вами свои обнажать…»

Раны пред вами свои обнажать,

золото горечи – полную чашу! —

на сострадание ваше сменять

и на презрение ваше?

Вам предназначен – презрительный смех.

Силы собрав, проявлю я отвагу

и обозначу границу для всех:

«дальше – ни шагу!»

«Вновь эти строки перед взором предстают…»

Вновь эти строки перед взором предстают:

лист пожелтевший смят,

его чернила, выцветая, создают

былого аромат.

О чары памяти, о властная рука,

касания тепло!

Вот подан знак – и что-то вдруг издалека

вплотную подошло.

«Так нежны, так чудесны объятья твои —…»

Так нежны, так чудесны объятья твои —

убаюкают, грусть унесут.

К лону милой земли приравняю я их,

ибо ужас не властвует тут.

Только женщина я! Как могу я одна?

И лоза, что к вершине ползет, —

без родного ствола ослабеет она

и, как я, на землю падет.

«Пусть слиты губы, но сердца разделены…»

«Мы как два волка плясали на цепи, и это мы называли любовью»

И. Эренбург

«Поставь меня печатью на сердце своем…»

Песнь песней

Пусть слиты губы, но сердца разделены,

сердца терзает страх.

В одних и тех же – волей рока – мы должны

плясать цепях.

Степным волкам лишь слышно, как звенят

их цепи – не дано им различать

молитвы и мольбы: «поставь меня

на сердце, как печать…»

«Уходят силы прочь…»

Уходят силы прочь.

Так постарайся мне помочь,

попробуй мне помочь!

Стань мостиком над пропастью тоски,

над бездной дней,

и постарайся мне помочь,

помочь душе моей.

Стань деревом, ручьем – в краю,

где тени нет и вод.

Попробуй мне помочь!

Ночь длится,

и далек восход.

Стань вестью радостной, лучом в ночи,

стань хлебом из печи!

Моей земле

Ни славословья,

ни возвышенной строки

не посвящала я тебе,

моя земля.

Лишь дуб посажен мной

на берегу реки,

лишь мной протоптана тропа

в твоих полях.

Я знаю, мать моя, —

и в том сомненья нет,

что скромен дар тебе

одной из дочерей:

лишь возглас радости,

когда прольется свет,

лишь слезы скрытые

над бедностью твоей.

Рахель

Наша кровь едина и души,

ее голос во мне поет.

Праматерь Рахель, пастушка,

пасла Лавана скот…

И поэтому дом мне тесен

и город ко мне суров —

никогда не забыть ее песен

для пустынных ветров.

Мне другой хранитель не нужен,

кто-то путь указал мне рукой, —

это память хранит мою душу

и покой.

«Я всем довольна! Теснота…»

Я всем довольна! Теснота

поможет мне мечтать о дали,

и есть у осени цвета

любви и золотой печали.

Стихов прекрасные цветы

взрастают из тоски нетленной,

а золотой песок пустынь

летит с горы Нево священной.

Возмещение

Это слабое тело,

это сердце, что полно печали такой —

станут прахом земным они чуть погодя,

частью почвы, и с нею дождутся дождя

и, смеясь, взлетят высоко.

С благодатным дождем я прорвусь к небесам —

через почву пройду,

стены гроба поправ,

и тогда загляну прямо зною в глаза

я глазами трав.

«Пусть я десять раз сказала: «Хватит…»

Пусть я десять раз сказала: «Хватит»,

десять раз «Свободна!» – прокричала,

но оковы прочность не утратят,

и опять начнется все сначала.

Вновь на сердце длань твоя сожмется, —

и отпустит, дав воспрять надежде.

Сердце затрепещет и забьется —

а потом умолкнет, как и прежде.

«Та, которая следом за мною займет…»

Та, которая следом за мною займет

в твоем сердце чужие покои,

и насытится горечью, сладкой как мед,

едкой сладостью – следом за мною,

та, другая —

заставит меня позабыть?

Или все ж прибежишь впопыхах,

чтоб опять теребить

этой горечи нить,

что в моих вплетена стихах?

Михаль

«И полюбила Михаль, дочь Саула, Давида… – и презрела его в сердце своем»

Книга Самуила, 1, II

О Михаль, ты сестра мне —

ведь связь поколений крепка,

и еще виноградник

полынью сухой не зарос,

и на платье твоем

не поблек еще пурпур полос,

золотые браслеты твои

мне звенят сквозь века.

Не однажды я видела,

как ты стоишь у окна,

и свободу и нежность

твои отражают черты.

О Михаль, о сестра,

я ведь тоже грустна, как и ты,

и, как ты,

на презренье к любимому осуждена.

«Только стук дверей, только лязг замка —…»

Только стук дверей, только лязг замка —

и стихают шаги в ночи.

И к чему мой зов, и к чему тоска,

если ты их не различишь?

Так поставь же, гордость, на сердце знак,

горечь, душу мою залей,

потому что я одинока так,

как слепец среди площадей.

«Все я вам поведала теперь…»

Все я вам поведала теперь,

распахнула дверь.

В комнатах бродили чужаки,