Ивэйн, или Рыцарь со львом - [21]

Неосторожного пугают.

Отпугивают горемык.

Сказать не смея напрямик.

Что смертные сюда не вхожи.

И в замке ночевать негоже.

Сам догадайся – почему.

Чего ты хочешь, не пойму.

Конечно, можешь ты свободно.

Войти, когда тебе угодно.

Однако лучше уезжай!

Нет, рыцарь, ты не возражай!»

Мессир Ивэйи ответил даме:

«Сударыня, не спорю с вами.

Однако время отдохнуть.

Готов я в сторону свернуть.

Скажите только мне – в какую».

«С тобой напрасно я толкую.

Коль разуменьем ты юнец.

Ночуй, где хочешь, наконец.

Входи сюда без позволенья.

Готовый слушать оскорбленья.

Должна тебя предупредить:

От них гостей не оградить».

Ивэйн ответствовал: «Признайся.

Привык я сердцу подчиняться.

А сердце мне войти велит.

Напрасно чернь меня хулит».

Ивэйна лев сопровождает.

Он рыцаря не покидает.

Девица тоже вместе с ним.

«Ужо тебя мы угостим, —

Как пес цепной, привратник лает. —

Кто в замок наш войти желает.

Тот слепотою поражен.

Что ж, сударь, лезьте на рожон!»

Привратник в замок приглашает.

А сам приличья нарушает.

Стараясь гостю нагрубить.

Ивэйна хочет оскорбить.

Ивэйн скрывает возмущенье.

Наш рыцарь в странном помещенье.

Зал? Впрочем, нет, скорей загон.

Ограда с четырех сторон.

Из кольев длинных, заостренных:

Застенок для приговоренных.

В том помещенье триста дев.

Искусством редким овладев.

Без устали прилежно ткали.

И ткани золотом сверкали.

Работа, видно, не легка.

Переливаются шелка.

Однако бедные ткачихи.

На вид совсем не щеголихи.

На них самих плохая ткань:

Обноски, нет, лохмотья, рвань.

Обнажены худые груди.

Предрасположены к простуде.

Девицы в рубищах своих.

Ивэйну стыдно за ткачих.

Одеты в грязные рубашки.

Сидят и плачут замарашки.

Измождены, истощены.

Его приходом смущены.

Ивэйн уйти намеревался.

На воздух выйти порывался.

Привратник выход преградил:

«Тому, кто в замок угодил.

Войдя сюда неосторожно.

Отсюда выйти невозможно.

Войти? Как хочешь, как велишь!

Отсюда выйти? Нет, шалишь!»

«Оставим, братец, эти байки.

Ты отвечай мне без утайки.

Я видел только что девиц.

Непревзойденных мастериц.

Их ткани шелковые – чудо.

Скажи ты, братец, мне: откуда.

Девицы родом? Почему.

Они попали к вам в тюрьму?

И за какие прегрешенья.

Они должны терпеть лишенья?

Таких красавиц поискать!

Кто смеет ими помыкать?»

Привратник буркнул: «Вам на это.

Я не решаюсь дать ответа.

Пусть отвечает кто другой».

И, на него махнув рукой.

Ивэйн к девицам обратился.

Среди которых очутился.

Несчастные сидят и ткут.

И слезы по щекам текут.

Он поклонился мастерицам.

Он пригляделся к бледным лицам.

И молвил: «Полно тосковать!

Дай бог вам всем возликовать!

Давайте веровать, что вскоре.

Блаженством обернется горе».

«Услышь господь всевышний вас, —

Не поднимая скорбных глаз.

Одна девица отвечала, —

Спросить бы, сударь, вам сначала.

Откуда мы свой род ведем.

Вопроса вашего мы ждем».

«Я сам задать его желаю.

Печали ваши разделяю».

«Печали горше с каждым днем;

Девичьим островом зовем.

Мы нашу милую отчизну.

В жестоком рабстве укоризну.

Названью древнему придав.

Последствий не предугадав.

В дорогу наш король пустился.

И в этом замке очутился.

А в замке с некоторых пор —

Не думайте, что это вздор, —

Нечистая гнездится сила.

Здесь в замке два сатанаила.

Которых демон породил.

Он ведьму двойней наградил.

Сатанаилы не зевают.

На бой монарха вызывают.

Монарху восемнадцать лет.

Сопротивляться силы нет.

Беднягу черти наказали.

Едва в клочки не растерзали.

И чтобы смерть предотвратить.

Он выкуп вынужден платить.

Чертям работниц поставляет.

Он ежегодно посылает.

В проклятый замок тридцать дев.

Урон великий потерпев.

Король в ловушке оказался.

И супостатам обязался.

Платить неслыханный оброк.

Пока никто не превозмог.

Двух дьяволов на поле брани.

Избавив от несносной дани.

Девичий остров, чтобы мы.

Из этой непроглядной тьмы.

Возликовав, освободились.

И снова жизнью насладились.

Но мы не смеем уповать.

Обречены мы горевать.

Мечтать могли бы только дети.

Вновь побывать на белом свете.

А наше дело, сударь, ткать.

К неволе вечной привыкать.

В уплату ненавистной дани.

Ткем день и ночь такие ткани.

Что любо-дорого глядеть.

А что прикажешь нам надеть?

Работа наша все труднее.

А мы, ткачихи, все беднее.

В отрепьях нищенских сидим.

Мы хлеба вдоволь не едим.

Нам хлеб отвешивают скупо.

Надеждам предаваться глупо.

Нам платят жалкие гроши:

И так, мол, все вы хороши.

И понедельной нашей платы.

Едва хватает на заплаты.

Сегодня грош, и завтра грош —

Скорее с голоду помрешь.

Чем наживешь себе чертоги.

Весьма плачевные итоги!

Нам полагается тощать.

Чтобы других обогащать.

Мы день и ночь должны трудиться.

Нам спать ночами не годится, —

Ленивых могут наказать.

Усталых будут истязать.

Мы терпим вечное глумленье.

За оскорбленьем оскорбленье!

Не стоит и перечислять.

Здесь любят слабых оскорблять.

Вздохнуть бы хоть на миг вольнее!

Однако нам всего больнее.

Когда какой-нибудь герой.

С двумя чертями вступит в бой.

И торжествуют супостаты.

Поскольку гибельной расплаты.

За этот роковой ночлег.

Никто покуда не избег.

Так в замке дьявольском ведется.

Вам, сударь, одному придется.

Сражаться против двух чертей.

Ужасней в мире нет смертей!»

«Когда поможет царь небесный, —

Ивэйн ответил, – враг бесчестный.

Не устоит передо мной.

И возвратитесь вы домой».

«Услышь небесная царица», —

Перекрестилась мастерица.[47]