Ивановы годы. Иваново детство - [21]
7
Вот и заключительная часть.
Третий этап Ливонской войны, вылившийся в противостояние едва ли не со всей Европой, но все же вытянутое Иваном с максимально возможным в той ситуации позитивом, придворные склоки и дрязги, новое поколение политиков и так далее, — с этим уже не ко мне. Мой задаче было сказать правду о Большом Терроре. Вернее, не сказать правду, — кто я, в конце-то концов, такой, чтобы вещать истину? — но хотя бы показать события так, чтобы даже предвзятые, но все-таки не до конца упёртые хулители Грозного, примерив его, царские, ситуации к своим, житейским, и спросив себя: «А как бы поступил я?», пусть немного, но задумались.
А прежде чем приступить, вот что.
Для начала еще раз напомнию читающим цикл: читая, не думайте о крови. Время было такое, что люди и убивали легко, и умирали легко, — причем не по принципу «Не мы такие, жизнь такая«, потому, что иных правил не знали.
И еще отвечу на два вопроса уважаемого Фарнабаза. Правда, если честно, уверен, что они дорогому коллеге известны и без меня, но в них кроется самая суть проблемы.
«Почему Грозный не действовал так же спокойно и размеренно, без лишней крови и с большими успехами, как его великий дед, тоже Иван Васильевич?»
Максимально упрощая, потому что ситуация была другой. На долю Ивана III тоже выпала трудная молодость, но рядом с ним все-таки с самого начала были надежные люди, а главное, к моменту венчания жесточайшая феодальная война была закончена, Земля, — и аристократия тоже, — безмерно устали, и готовы были подчиниться центру ради покоя, — как остатки английской знати подчинились Тюдорам, цену которым хорошо знали. А кроме того, в каденцию Ивана–Деда еще не было полного единства между Польшей и Литвой, и постоянные войны с литовцами были все-таки войнами именно с литовцами. И Швеция, изодранная внутренними смутами, не представляла никакой опасности. И Турция, занимаясь южным направлением, вовсе не интересовалась Россией. И Крым был еще не врагом, а другом и союзником против Литвы. И наконец, старая система феодального землевладения только–только начинала загнивать. А вот у Ивана–Внука все было наоборот.
«Почему, если все так, как настаиваю я, о Грозном говорят так плохо?»
А вот как раз разъяснению этого вопроса я и посвящаю уже, ёлы–палы, седьмой очерк цикла…
Начну, наверное, с того, что был у «новгородского дела» и еще один нюанс. Как уже говорилось, незадолго до того был свергнут и заключен пожизненно (а в тюрьме, говорят, и отравлен) шведский король Эрик XIV, объявленный, как водится, «самодуром, тираном и деспотом». А главное, «душевнобольным», поскольку боролся с аристократией, включая собственных братьев, и католической Польшей, давал потачки «худородным» и даже позволил себе жениться по любви на горожанке. Правда, очень симпатичной, но ведь тем паче псих. Для России это означало потерю надежного союзника. Более того, брат Эрика, Юхан III, женатый на польской королевишне, захватив власть при активной помощи поляков, сформулировал «Великую восточную программу» — план покорения всей Прибалтики (с полным вытеснением России), а также русской Карелии, Кольского полуострова, а если получится, то и Новгорода. В отношении России политеса он не признавал (какой там политес с дикарями?), и начал свое правление с показательного насилия над русскими дипломатами. В итоге, «православно–протестантский» союз, о котором мечтал Иван, рухнул, не сформировавшись, тем паче, что и Елизавета Тюдор не горела желанием. У нее только–только начиналась «малая морская война» с Испанией и с далекой Россией она согласна была торговать, но никак не вписываться в совершенно на тот момент не интересный Англии «восточный вопрос». Когда Иван, ставивший на союз с Лондоном очень многое, понял это, у него, как известно, сдали нервы, и дело в итоге, кончилось, как известно, едва ли не разрывом.
В такой ситуации чистым подарком судьбы стало предложение Сигизмунда заключить перемирие на три года. Вообще-то, именно в этот момент состояние Речи Посполитой позволяло нанести ей окончательный удар, — но будь силы. А сил, учитывая «шведскую» проблему, не было, и потом в мае 1570 года «временной мир» был подписан, а Иван занялся поисками союзников против Юхана. То есть, переговорами с Копенгагеном, извечным врагом Стокгольма, седьмой год в очередной раз воевавшим с северным соседом и бывшим подданным. Именно пряником для датчан стало, как известно, буферное «Ливонское королевство», возглавить которое в статусе голдовника (вассала) России было предложено брату Фредерика Датского, нищему герцогу Магнусу. Каковой тотчас, — получив разрешение брата, — согласился. Возникли интересные перспективы, в том числе, и в плане приобретения симпатий ливонского рыцарства: подчиняться «восточному варвару» напрямую оно опасалось, а вот жить как бы (главное ведь, чтобы костюмчик сидел) своей жизнью, пусть и под суверенитетом Москвы, в принципе, не возражало. Тем паче, что Иван гарантировал баронам сохранение всех законов, прав и вольностей, а также полную свободу лютеранскому вероисповеданию. В силу чего, как пишет Руссов, «очень многие тогда радовались и ликовали в Ливонии». Или, по крайней мере, вздохнули с облегчением.
