Ивановна, или Девица из Москвы - [11]
Мы с матушкой тем временем стараемся облегчить участь семей, попавших в беду. Все домочадцы заняты — кто обеспечивает одеждой, кто заготавливает провизию для этих страдальцев, а их уже очень много. И следует ожидать, что с каждым днем будет все больше, ибо приближающиеся жестокие холода заставят их искать укрытия в столице. Готовность, с которой они бросали или разрушали свои жилища, дабы не покоряться воле чужеземного хозяина, лишь добавляет сострадания их бедности и уважения к их достойному поведению. Завидев мать с бездомным семейством поблизости от нашего дворца, я мчусь к ним не столько, чтобы высказать слова утешения, сколько, чтобы проявить дружелюбие. Как часто их простая и грубоватая речь передает чувства и ощущения моего собственного сердца, кто бы ни говорил со мной — преданная мать семейства или застенчивая девушка!
Скольким нежным сердцам суждено обливаться кровью после сражения у Бородино! Это поле битвы, эта ужасная голгофа, от которой воображение отшатывается, а напуганная чувствительная душа сжимается в тревоге, становится средоточием всех страданий, откуда польются десятки тысяч потоков горя и отчаяния. Ни стона не сойдет с уст мертвого, ни вздоха не вырвется из раненой груди, но эхо битвы многократно откликнется в бьющемся далеко от них любящем сердце.
7 сент.
Сегодня, именно в этот час они вступят в бой. Ах, Ульрика! Твое счастье, что ты не можешь знать этого обстоятельства и, чем бы ни стал исход этой битвы для тебя, ты все-таки избавлена от постоянного волнения, которое отвлекает меня от осознания происходящего. Пройдет день и ночь, а возможно, и еще день, прежде чем что-то станет известно. Ясно одно — самая ужасная битва, какую только можно себе представить, происходит именно в этот момент. Ах, Фредерик! Где ты сейчас? Я думаю о тебе то с любовью, то с ужасом, представляя, как ты, подобно мифическому богу войны, вырываешь гордые знамена из рук пораженного врага и опустошаешь его ряды. Мое воображение следует за тобой по всякой опасной тропе и по всякой дороге славы; ты достоин самых почетных лавров из всех когда-либо возложенных на чело молодого победителя. Ты бросаешься в самую гущу сражения и удостаиваешься чести видеть падение самого нашего архиврага. О, мой Фредерик! Благодаря твоей руке наша страна…
Моя любовная песнь была прервана появлением нескольких крепостных, которые пришли из Можайска. Они говорят, что почти на всем пути слышали жуткую стрельбу, и что каждый час можно ждать новых известий, и что армии должны были сойтись с шести часов утра. Сколько времени уже прошло с тех пор! Как много голов уже полегло! Ах, Фредерик! Если бы твоя голова покоилась сейчас на этих руках! Я бы не краснела, говоря тебе так в эту самую минуту, если бы могла получить в награду одну благодарную улыбку. Улыбку! О, Ульрика, возможно, именно сейчас он распростерся в муках на холодной земле…
Больше нет сил писать… — и все-таки не могу остановиться. Я мечусь из комнаты в комнату, от окна к окну, я прислушиваюсь, будто выстрелы пушек могут долететь до моих ушей и принести мне ужасную весть. Есть в этом моем непрерывном физическом движении, в этом повиновении тела метаниям измученной души нечто такое, что как-то успокаивает возбужденный мозг. И в такие минуты я снова берусь за перо и, открывая тебе свое сердце со всеми его страхами и переживаниями, получаю небольшую передышку.
Потом я разыскиваю маменьку и пытаюсь говорить с ней в довольно бодром тоне, свойственном обычно и ей самой. Она хвалит меня за мои старания, но вслед за этим заливается слезами, сжимает меня в объятьях и просит благословения для меня и для своего благородного мальчика. При упоминании его имени пробуждаются ее страхи; голос начинает дрожать, и мы плачем вместе. Когда к нам подходит папенька, мы собираем все свои силы, чтобы наши слезы не ранили сердце нашего единственного, нашего бесценного сокровища. Он видит, как мы стараемся, и вместо порицания за наше мрачное настроение взглядом благодарит нас за чуткость и тем вознаграждает наши старания. Ах, как сладко в горькую минуту ощущать любовь тех, кто рядом с тобой! Это бальзам, который, смешиваясь в чаше с горькой печалью, смягчает ее суровость и ослабляет ее яд. Ни одно человеческое существо не может быть долго несчастным, когда его может радовать понимание со стороны хотя бы одной родной души. Даже если в этом ему отказано, христианин знает, что есть ухо, которое отверсто для горестных вздохов каждого отчаявшегося сердца.
Но увы, Ульрика! В момент сомнений, в состоянии неуверенности, когда нам даже не дано знать, каково наше несчастье, и не знаем мы, оплакивать ли кого, молить ли о чем — даже в этом, единственном нашем утешении нам отказано, истерзанная душа, летящая в пучину по воле тысячи волн и разбитая о тысячу скал, может только взывать вместе с тонущим апостолом: «Спаси, Господи, или я погибну!» — и так кричит израненное сердце твоей
Ивановны.
Письмо VI
Графиня Долгорукая
дочери ее Ульрике
Москва, 10 сент.
Мое дорогое дитя, милосердны Небеса, услышавшие твои молитвы, — Бородинское сражение состоялось, оно
Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии республики Серо Ханзадян в романе «Царица Армянская» повествует о древней Хайасе — Армении второго тысячелетия до н. э., об усилиях армянских правителей объединить разрозненные княжества в единое централизованное государство.
В книге Владимира Семенова «Кремлевские тайны» читателя ждут совершенно неожиданные факты нашей недавней истории. Автор предлагаемого произведения — мастер довольно редкой в Московском Кремле профессии; он — переплетчик. Через его руки прошли тысячи и тысячи документов и… секретов, фактов, тайн. Книга предназначена для самого широкого круга читателей, ведь в тайнах прошлого сокрыты секреты будущего.
В книгу входят исторические повести, посвященные героическим страницам отечественной истории начиная от подвигов князя Святослава и его верных дружинников до кануна Куликовской битвы.
Одна из повестей («Заложники»), вошедшая в новую книгу литовского прозаика Альгирдаса Поцюса, — историческая. В ней воссоздаются события конца XIV — начала XV веков, когда Западная Литва оказалась во власти ордена крестоносцев. В двух других повестях и рассказах осмысливаются проблемы послевоенной Литвы, сложной, неспокойной, а также литовской деревни 70-х годов.
Италия — не то, чем она кажется. Её новейшая история полна неожиданных загадок. Что Джузеппе Гарибальди делал в Таганроге? Какое отношение Бенито Муссолини имеет к расписанию поездов? Почему Сильвио Берлускони похож на пылесос? Сколько комиссаров Каттани было в реальности? И зачем дон Корлеоне пытался уронить Пизанскую башню? Трагикомический детектив, который написала сама жизнь. Книга, от которой невозможно отказаться.
«Юрий Владимирович Давыдов родился в 1924 году в Москве.Участник Великой Отечественной войны. Узник сталинских лагерей. Автор романов, повестей и очерков на исторические темы. Среди них — „Глухая пора листопада“, „Судьба Усольцева“, „Соломенная сторожка“ и др.Лауреат Государственной премии СССР (1987).» Содержание:Тайная лигаХранитель кожаных портфелейБорис Савинков, он же В. Ропшин, и другие.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)