Иван V: Цари… царевичи… царевны… - [117]

Призвала она ее к себе, велела всем комнатным выйти вон и, краснея, все ей выложила, предварительно взяв с нее клятву перед образом владычицы, что сохранит она все в тайне.

— Да что ты, государыня-царица, нешто я не смыслю про тайность эту, — вскинулась бабка. — И так вижу — не в себе ты. Извелася без причины. Стало быть, сухота нашла. Негоже это. Надобно снять да облегчить сердце-то.

— Уж я, Агафья, вознагражу тебя по-царски, коли устроишь ты. Вишь, не череватею я который уж год, не может, видно, государь мой меня обрюхатить, семя у него неплодное. Сколь много он, скажу тебе без утайки, извел, а все без толку.

— Да, государыня-царица, давно примечаю я, что с великим изъяном государь-то наш. Да высказать не смела, тебя жалеючи. Червив он, батюшка наш, негоден для супружества. Тебе бы, красавица ты наша, добрый молодец нужон. Нарожала бы ты ему деток здоровых…

— Ах, Агафьюшка, хочу, хлопочу, да не выходит, — с тяжким вздохом отвечала царица. — Сестрица наша, царевна Софья, благоверная правительница, уж как домогается от меня дитяти. А что я могу?

— Вместях-то сладим. Была бы охота, а охотник отыщется.

— Есть сокол ясный, есть на примете у меня. Хоть и молод он, да хорош собою. При мне состоит, а как нам слюбиться…

— Близок локоть, да не укусишь? Бывает и так. Приведу я его, привяжу. Не уйдет он от тебя, радетельница ты наша.

Обнадежила бабка Агафья царицу. А уж как оборотится она — ее дело. Обещала, стало быть, исполнит. А когда и где — известит. И сама, небось, Васю сговорит.

Понимала Прасковья, что непростое это дело. Ох, непростое! Такое верное место выискал, куда никто носа не сунет. Сама бабка Агафья поместилась в одной из сторожевых башен при въезде на остров. Стояла она пуста, бабка и попросилась туда на поселенье. Управитель к царице, она разрешила. Бабка и смекни: там-де покойней всего, коли Васю туда заманить. А сама Агафья настороже будет. Коли что — верх запустелый, там скрыться можно.

День назначили, царица всех отослала — сослалась на недужность. Батюшка царь в монастырь отправился — на богомолье. Самое время — окрест никого. Платьишко работное одела, голову платом прикрыла и прокралась в башню. А там уж Вася ее дожидается, дрожит весь. И она дрожит — от нетерпенья, от желанья.

— Сокол ты мой ясный, Васенька, хочу я тебя, хочу, мочи нету! — бросилась на него бесстыдно, обняла, целует. А он ни жив ни мертв, только красен весь, обмирает. И чувствует Прасковья, что все у него напряжено, отвердело, как у супруга в лучшие их дни. Видит она — робеет ее Вася. Стала снимать с него порты, а он стоит как истукан.

— Помоги мне, Васенька, — шепчет она ему.

— Не смею, государыня царица.

— Да что ты! Коли я велю!

Дрожащими руками снял порты, рубаху. Стоит весь нагой, прекрасный. Видит царица, что неопытен он, что впервой ему любиться, скинула все с себя, толкнула его на сено и сама легла сверху. Тут уж он разыгрался, правда, неловко. Пришлось ей его поворотить. Вошел он в нее и тотчас от первозданного-то напряжения и разрядился.

— Ничего это, Васенька, — шепчет Прасковья, — ты перемогись, а потом снова начни.

Быстро он перемогся и уж по второму-то разу стал ровно опытный муж действовать. А царица подбадривает его, постанывая:

— Ой, Васенька, любимый, ой, сладко мне, хорошо мне, еще, еще, еще! Сильней же, не бойся! Давай кончим вместях! Ох!

Впервой испытала Прасковья столь великое блаженство. Откинулась она, дыша тяжело и страстно, все еще переживая ту последнюю конвульсию, когда она выплеснула все, что в ней кипело.

Уж и Вася осмелел, приник к ней поцелуями, всю ее обслюнявил. И желанье в нем не угасало, был он, казалось, неистощим. В конце концов Прасковья взмолилась:

— Будет, Васенька, угомонись на сегодня. Все я тебе отдала, что копилась во мне долгонько. Погодим до следующего дня.

Приноровились полюбовники. Еще восемь встреч было у них в башне, пока бабка Агафья не переполошилась.

— Чей-то глаз чую. Бродят округ башни две мамушки, все допытываются: кого ты, Агафьюшка, тамо прячешь? Слышно нам, будто кто-то елозит.

Царица перепугалась. А ну, как выследят, прознают? Не избежать тогда казни мучительной. А срам-то какой! Ох, пронеси Господи, пощади царица Небесная!

Но дело было сделано: заперло ее, перестало отходить нечистое. Стало быть, понесла наконец.

— Очереватела я, Агафьюшка, с твоею помогою. Теперь рожу.

— А родишь ты, матушка-государыня, девицу.

Изумилась Прасковья:

— Как это так?! Откель ты ведаешь?

— А потому так, благодетельница моя, что желанье твое все пересилило, все победило, и была ты починщицей всему. Таковая твоя страсть есть женская, она мужескую превозможет.

Так оно и вышло. На пятый год своего замужества, в марте 1689 года, царица Прасковья благополучно разрешилась от бремени. Все то время, которое она носила, сомневалась, плод ли. Было однажды похожее, рассказывала бабке, как два года тому назад пучило у ней живот с год, царю даже сказалась: брюхата-де я, а потом все прошло.

Родила царица дочь. По сему поводу заблаговестил Иван Великий, его тезка Иван малый не чуял ног от радости. С недовольною миной поздравляла ее сестрица — царевна Софья.