Иван Саввич Никитин - [32]

«Принести какую-нибудь, хоть малейшую, пользу читающей публике — вот мое задушевное желание», — говорил Никитин. Это стремление поэт исполнил достойно.

Посещали никитинский магазин и известные личности. О двух из них надо упомянуть особо. Точно неизвестно, где познакомились в Воронеже в мае 1860 г. Никитин и драматург А. Н. Островский, но о том, что они встречались, свидетельствует письмо автора «Грозы», которая как раз тогда шла на местной сцене (роль Тихона исполнял известный актер А. Е. Мартынов). Драматург дал краткую, но меткую бытовую характеристику поэту: «…он очень дельный и милый, но болезненный господин». Скорее всего такое впечатление осталось от беседы с Никитиным в его магазине-читальне. О чем они говорили — неведомо, но для общения у них явно было немало волновавших обоих тем — жизнь купечества, народные проблемы и характеры и, конечно же, театр. Сцену Иван Саввич любил и даже знал закулисную жизнь — увы, далеко не похвальную — здешних лицедеев. «Если бы мне предложили выбрать удовольствие, которое я сам желаю, — передает его рассказ воронежский художник С. П. Павлов, — я избрал бы театр».

Летом того же года в никитинскую лавку заглянул господин, показавший дотошную осведомленность в книжной торговле. Гость крепко поругал киевских прохиндеев-спекулянтов, с которыми, очевидно, ему приходилось сталкиваться, поинтересовался делами хозяина, а на прощание купил переводное сочинение Тенгоборского «О производительных силах России». Вскоре в «Санкт-Петербургских новостях» появилась корреспонденция визитера, где Никитин аттестовался как книготорговец, достойный всяческого уважения. Автором этой корреспонденции был будущий писатель Н. С. Лесков.

Несмотря на болезнь и крайнюю занятость своим магазином-кормильцем, поэт не оставлял творчества. Не правы оказались некоторые его друзья, обвинявшие его в том, что он якобы сменил перо стихотворца на конторские счеты. Только в 1859 г. Никитин напечатал ряд значительных произведений: среди них «Дедушка», «Песня бобыля», отрывок из поэмы «Городской голова»; выпустил новую книгу, ставшую заметным явлением не только в его поэтической работе, но и во всей русской литературе.

РОДНЫЕ НАПЕВЫ

Никитин готовился к выходу третьей поэтической книжки как самому ответственному испытанию в жизни. Сделал тщательнейший смотр всего ранее написанного: из первого, «толстовского», сборника исключил 40 стихотворений, отобрав столько же новых, 20 старых вещей переработал, отдельные из них очень значительно. Друзья умоляли автора не трогать ранее созданного: так же как нельзя в одну и ту же реку войти дважды, нельзя и воскресить пережитые лирические впечатления. Действительно, мгновения те уже не вернуть, соглашался поэт, но почему бы и не поправить кое-что из опубликованного, если шлифовка пойдет на пользу. «Ради Христа не восставайте против моего желания! — говорил он. — Зачем же я буду печатать дрянь?» Сурово относился теперь он к своим ранним опытам. Да и пример есть хороший перед глазами: Аполлон Майков свой сборник 1858 г. сильно переделал. В свое время по его совету Иван Саввич переработал «Степную дорогу» и другие стихотворения — от этого они лишь стали лучше.

Украшала книгу «Песня бобыля» — наглядный пример, как слабенький опыт версификации пятилетней давности может превратиться в весьма интересное произведение:

Ни кола, ни двора,

Зипун — весь пожиток…

Эх, живи — не тужи,

Умрешь — не убыток!

Богачу-дураку

И с казной не спится;

Бобыль гол как сокол,

Поет-веселится.

Последняя строфа с подтекстом, отнюдь не бытовым:

Поживем да умрем, —

Будет голь пригрета…

Разумей, кто умен, —

Песенка допета!

Песенка совсем непохожа на ранние никитинские «плачи» — и содержанием, и интонацией, и поэтическими красками она настраивала пролетария не на смирение и тоску, а на тот тон жизни, который утверждался и в сознании самого автора, и в умах разогретых «русской весной» народных масс. «Песня бобыля» долгое время пользовалась популярностью (ею восхищались известные поэты и писатели); положенная на музыку, в том числе польским композитором С. Монюшко, она стала своего рода гимном русских босяков, звала их не склоняться перед любыми невзгодами. Из той же серии оптимистических народных баллад «Удаль и забота»:

Тает забота, как свечка,

Век от тоски пропадает;

Удали горе — не горе,

В цепи закуй — распевает.

Клонится колос от ветра,

Ветер заботу наклонит;

Встретится удаль с грозою —

На ухо шапку заломит.

Как и в «Песне бобыля», метафора народного характера здесь прочитывается легко: согбенный непосильным трудом «пахарь» расправляет усталые плечи, готов уже не только «жалиться», но и, когда ему невмоготу, защитить себя: «Топнут ногою на удаль — Лезет на нож, не робеет».

Представление о Никитине исключительно как певце безотрадной народной доли — одностороннее и узкое, подхваченное от дореволюционных исследователей. Диапазон его поэзии шире и многоцветнее, идейная гамма — богаче и полнозвучнее. Говоря о «Песне бобыля», советский поэт Дмитрий Ковалев верно заметил: «Его лирика с характером!..», а Василий Федоров восхищался «певцом русской удали».