Иван родил девчонку - [29]

— А любовь? — Он резко повернулся ко мне, и глаза его внезапно стали злыми-презлыми. — И любви, стало быть, тоже нет? Так вы теперь считаете? Браки, мол, заключаются на небе, а раз там пусто, одни спутники, стало быть, и любовь ку-ку? Э-э-эх, люди! Раньше работы было невпроворот, помощников держать приходилось, амурчиков этих самых, десятками, чтоб везде поспевали, чтоб красиво все было, романтично. А теперь…

Он говорил так быстро, так взволнованно, что я не мог и слова вставить. «Больной, что ли, — отчаянно цеплялся я за ускользавшую реальность, — но нет, не похоже, видать, просто поэт какой-то непризнанный, мало ли их, бедняг, по свету мыкается?»

А вслух сказал:

— Ну ты, Иван, завелся, я же не сказал еще ни слова против…

— Ты думаешь, я без слов не понимаю? — вздохнул он грустно и замолчал.

Между тем уже совсем стемнело. Трасса опустела. Снег перестал. И только темная-темная ночь с воем и плачем билась о стекло.

— Так ведь любовь — это женского рода, и вообще это такое, как бы выразиться, нематериальное, что ли…— робко нарушил я молчание.

— А я, по-твоему, материальный? — хмыкнул Иван. — Ну, попробуй дотронься до меня, да не бойся, это совсем, увы, не больно.

Я нерешительно протянул руку и увидел, как она прошла сквозь пассажира, не ощутив ничего. И сразу я поверил всему, что только что услышал. До сих пор удивляюсь — просто поверил, и все.

— А что касается женского рода, — продолжал уже совсем мирно Иван, — то спроси себя сам, уверен ли ты, что если любовь существует вот так, как существую я, то она должна быть непременно женщиной?

— Да-а-а…— только и смог ответить я. И мы опять надолго замолчали.

Господи, как я любил мою Катю когда-то? И куда все это девалось, куда ушло? И кто виноват? Я виноват, она виновата, жизнь виновата?.. Бесполезные, бессмысленные вопросы. А мы задаем и задаем их себе, положительным и сытым, умным и деловым. А любовь в это время стоит где-нибудь на дороге, подняв воротник своего демисезонного пальтеца и нахлобучив поглубже шляпу, машет озябшей рукой, а мимо равнодушно проносятся комфортабельные машины с хорошо заметной надписью: «Приказ: пассажиров не брать!» Чей приказ: жены ли, начальства ли, глупости ли, бессердечия ли? Какая разница чей…

Только в половине второго ночи мы приехали в гараж. Пока я сливал воду, Иван терпеливо дожидался меня у ворот.

Теперь уже все равно никуда не пробьешься, — сказал он, — далеко ли у вас тут железнодорожный вокзал?

— Ну, нет, — запротестовал я, — заночуешь у меня, я тебя привез, я за тебя и отвечаю.

Он не стал отказываться, усталость или что другое как-то заметно пригнули его, даже, пожалуй, уменьшили ростом.

—Вряд ли вам будет удобно со мной нынче…— тихо сказал он, возможно, просто подумал вслух.

Светили фонари, свежий снег сверкал так, что рябило в глазах. И тут вдруг я почувствовал, что очень соскучился по жене. Ну, просто хоть бегом беги. И раньше скучал в командировках, но чтобы так… Может, все дело в присутствии Ивана?

Катька встретила нас хмуро.

— Вот, Кать, это Иван, наш старый знакомый, ему негде ночевать…— бодро начал я.

— У нас много старых знакомых, — враз отрезвила она меня, — небось, когда ты в кабине гнешься, никто не пригласит в теплую, мягкую постельку, разве что добрая какая найдется.

— Ну что ты, Катюша…

…Так что извините, гражданин, но поищите другое место, у нас теснота. А ты, Дима, расскажи товарищу, как пройти на вокзал.

И она притворила дверь. Ну что с нее возьмешь, кабы она знала, что прогоняет не кого-то, прогоняет Любовь… Об этом все всегда узнают слишком поздно.

Мы снова вышли на улицу.

— Стерва, — сказал я и развел руками.

— Ну что ты, как можно такое, — попытался утешить меня Иван, — наоборот, было бы странно…

Я показал ему дорогу, и мы расстались.

А наутро меня вызвали в милицию. Усатый капитан с невыспавшимся лицом начал без предисловий:

— Сегодня ночью, около трех часов, недалеко от вашего дома был найден труп неизвестного гражданина. Документов при нем не найдено, но те, кого мы уже приглашали на опознание, утверждают, что где-то видели этого человека. Однако никто не мог вспомнить, где и когда именно. Может быть, вы скажете что-нибудь определенное?

Он провел меня в соседнюю комнату, откинул белую простыню.

— Да, — сказал я с трудом, — я знаю этого гражданина… Как это все случилось?

— Подростки, — сказал капитан, вздохнув. — Шестнадцать-семнадцать лет. Возвращались с дискотеки, подошли, попросили закурить. Он не курил… Он умер, не приходя в сознание. Так как его звали, помните?

«Но как, как могли его убить, если моя рука v запросто проходила через него, как через пустое место?»

— Так как его звали, помните? — повторил свой вопрос капитан.

— Иван. Иван Любовь.

— Странная фамилия. И редкая…

— Очень странная. И совсем редкая, — согласился я.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!

Валеркина мамаша, выражаясь языком протокола, вела антиобщественный образ жизни. Впрочем, нельзя не напомнить, что молодость этой женщины пришлась на время послевоенное, которое мало для кого выдалось счастливым. А для нее в особенности. Она была девушкой некрасивой, а потому на личное счастье рассчитывать не могла.