Иван IV Грозный: Царь-сирота - [5]
Текст Типографской (или, как ее в старину называли, «Синодальной») летописи начала 30-х годов XVI века[5] рисует такую же картину: великая княгиня со слезами молит супруга о разводе; он отказывается: «Как могу брак разорить и вторым совокупитися?»; были отвергнуты и советы вельмож аналогичного содержания; тогда с увещеваниями обратился к Василию III сам митрополит Даниил, глава Русской церкви; он «…многа моли о сем государя и с всем священным саном, да повелит воли ея бытии. Царь же и государь всея Руси, видя непреклонну веру ея, и моления отца своего, Данила митрополита, не презре, повелел совершить желание ея».
Откуда тогда взялись сведения о насильственном пострижении и страшном заточении Соломонии Сабуровой?
Присмотримся к рассказчикам.
Назвать Сигизмунда Герберштейна злопыхателем великокняжеского рода и всей России было бы неправильно. Этот иноземец не был врагом нашей страны, а для его стиля характерно стремление к беспристрастности. Как минимум у Герберштейна не видно склонности бездумно рассыпать огульные обвинения. Но каковы источники информации, на которые он опирался?
Свидетелем пострижения Соломонии Сабуровой барон быть не мог. Сомнительно, чтобы по этому поводу был составлен какой-то документ, содержащий подробное описание происходившего, и уж совсем фантастичным надо назвать предположение, согласно которому подобная бумага могла попасть в руки иностранного дипломата. Сигизмунд Герберштейн полагался на молву, слухи — так, во всяком случае, сообщает читателям сам барон. Иными словами, он собирал столичные сплетни. Немецкий дипломат не знал русского, но навычен был в одном из южнославянских языков, а потому мог находить собеседников в русской среде. Для сравнения можно представить себе современного российского дипломата, прибывшего в Сербию или, скажем, Словению, не имея представления о южнославянских языках и полагаясь на знание родственного им русского. Он подбирает слух о странной истории, произошедшей с женой политического лидера страны… насколько, разумеется, способен понимать сказанное. Сколько в этом слухе истины? А бог весть. Одни говорят так, другие эдак, словарного запаса для полного прояснения ситуации катастрофически не хватает… Отсюда и вопиющие несообразности в сообщении Герберштейна. Во-первых, летопись четко сообщает о том, что супругу великого князя постригли в Москве, в девичьем Рождественском монастыре, а Герберштейн говорит о суздальских местах, куда на самом деле прибыла уже инокиня. Во-вторых, пострижение производил, по словам барона, сам митрополит, а несомненно более осведомленный летописец сообщает, что это был «Никольский игумен Старого Давид»[6]. В-третьих, зачем это великокняжескому фавориту Шигоне бич в храме? Кого он там собирался стегать? Монашек? Или на него снизошло предвидение, что великую княгиню придется бить, и он прихватил с собой удобный инструмент? Подробность эта более всего напоминает деталь из городского романса «о жестокой любви и страданиях». Наконец, даже имя супруги Василия III Герберштейн воспроизводит неверно. Очевидно, Соломонию называл Саломеей в разговоре с ним человек, пожелавший очернить ее: ведь аналогия с Саломеей — погубительницей Иоанна Предтечи, дочерью евангельской Иродиады, — должна была бросить тень на благочестие бедной женщины… Какова после всех этих замечаний цена рассказу Герберштейна? Та же, что и любой городской сплетне. «Говорят, что скоро все подорожает… А особенно поваренная соль!»
Нетрудно представить себе среду, в которой могли зародиться такого рода сказки.
Московская знать, настроенная на политические игры вокруг престола, который должен был опустеть после смерти бездетного Василия III, была разочарована его разводом и новым браком, а потому распустила слухи, порочащие великого князя и наделяющие его супругу очень странной ролью. Сплетни эти дошли до ушей Герберштейна.
Кто же известен в числе противников развода Василия III и его второго брака? Прежде всего, инок Вассиан Патрикеев, сам происходивший из знатнейшего аристократического рода, близкий семейству Сабуровых и настроенный неблагожелательно к суровому правителю Василию III. Преподобный Максим Грек, на которого вряд ли может падать подозрение в интриганских договоренностях с московской аристократией, но с Иваном Даниловичем Сабуровым доброе знакомство он водил. И… князь Семен Курбский, брат деда князя Андрея Курбского! Выходит, один из ярых противников второго брака Василия III, князь Семен Курбский сохранил эту нелепую историю в своей семье как старинное предание, которым потом воспользовался его отдаленный родич Андрей Курбский.
Насколько достоверным является свидетельство Курбского? В двух словах — совершенно недостоверным. В основе своей оно восходит к истории непосредственного участника событий 1525 года, заинтересованного в определенном толковании своей роли. Возможно, Курбский опирался также и на историю Герберштейна, которую знал (в «Истории о великом князе Московском» есть ссылка на Герберштейна как раз в том месте, где тот расхваливает князя Семена Курбского). Князь-диссидент ненавидел Ивана IV — сына Василия III от второго брака, то есть и сам был, что называется, «заинтересованным лицом». Наконец, «История о великом князе Московском» появилась через много десятилетий после развода Василия III и, соответственно, изобилует ошибками. Не 26 лет длился брак великого князя и Соломонии Сабуровой, а двадцать, да и не в Каргополье отправили ее после пострижения, а в Суздаль. Об этом сообщает большинство летописей середины XVI столетия, в том числе независимая Вологодско-Пермская летопись: «В лето 7034… князь великий Василий Иванович велел постричь в черницы свою великую княгиню Соломаниду и послал в Суздаль… к Покрову Пречистые в девич монастырь». Наконец, мрачными красками обрисованная «темница» бывшей государыни — просто плод воображения Курбского. Реальность не такова: Василий III сохранил к бывшей супруге доброе отношение и даже в 1526 году пожаловал ее, уже ставшую монахиней Софией, селом Вышеславским Суздальского уезда, с условием передачи села после ее смерти игуменье и келарю обители; грамота получила подтверждение в 1534 году. Кроме того, еще в 1526 году Василий III пожаловал Покровскому монастырю село Павловское того же уезда на особых, льготных условиях. Сидела бы инокиня София в «тесном» заточении, так понадобился бы ей доход с богатого села? Вот уж вряд ли.
