Иван — холопский воевода - [24]

— Как же, как же… — поддакивал Фома, — запомним. — И оглядывался на Пахома, словно искал у него защиты.

— Запомним, — вступился Пахом. — Дело нехитрое.

Стрельцов накормили, показали челн, при котором надлежало им теперь быть.

Через несколько дней «царевич Петр» созвал старейшин и объявил, что намерен увести войско с Волги на Дон, а там по Донцу двинуть на Путивль.

Наутро все челны «царевича» отошли от поселка.

Прощай, Волга. Впереди — Дон.

* * *

«Царевич Петр» сидел на самом большом челне. Задумавшись, уставился на темную воду. Что ждет его в Путивле?.. Правда ли спасся царь Димитрий?.. А если и спасся, захочет ли признать в нем племянника?.. Приблизит к себе, аль замкнет в темницу, али велит рубить голову?

Незавидную жизнь прожил Илейка. Происходил он из посадских. По имени был Илья Иванович Горчаков, по прозвищу — Муромец. Отца не знал. Когда мать умерла, нанялся служить у купца, затем стал бродягой, работал на судах, прибился к казакам, в Терках попал в холопы к Григорию Елагину, снова бродяжил и опять вернулся к терским казакам.

Чего он изведал? С детства — побои, холод да голод. Подрос — познал тяжелую, не по силам работу. Богатеев — бояр и дворян — ненавидел. Когда казаки подговаривали Илейку назваться «царевичем Петром», он сперва сробел, но как согласился, будто сам поверил в это. Власть пришлась по вкусу…

Вода за бортом плескала, плескала, словно ластилась к челнам, пыталась успокоить Илейку. Не смогла.

В обученье

Первая битва с воеводами Шуйского была для Болотникова неудачной. Мужики, пришедшие в отряды, растерялись в бою. Как увидели царевых ратников, пустились наутек, бросая оружие. Тут уж и казакам трудно было сдержать врага — отступили.

…Михейка Долгов бежал, не разбирая дороги. Спотыкался, падал, вскакивал и опять несся. Бежал, не оглядываясь: позади сабли, да копья, да яростные лица ратников. Одна мысль стучала в голове Михея: беги… беги… беги… Лишь когда падал он и, задыхаясь, обнимал землю, думал: «Конец. Пришла смертушка».

Лаптей на нем не было. Потерял, пока из первого оврага выбирался. А сабля — где она, когда ее кинул, куда? — не помнил. До того ли! Пеньковая тесьма, что держала порты, лопнула. Так и несся он, придерживая их одной рукой, пока не догнал его какой-то всадник.

— Стой! — раздался голос.

Михей схватился руками за голову — страх одолел. Закрыл глаза… Будь что будет.

* * *

Казачьи старейшины, собравшись у Болотникова, зло шумели.

— Чертовы лапотники, им бы тараканов на печи давить!

— Толку не жди. Одна обуза…

Болотников тоже был хмур, но молчал. Наконец не выдержал:

— Негоже нам, други, языками чесать — не бабы. Вспомните, сколько добрых казаков такими же лапотниками были. Аль вы сами в седле родились да сызмальства острой сабелькой играли? Мужику привычно косой махать, а не саблей. Вы обучите его сперва, потом ратного духа требуйте… — И распорядился, чтоб привели одного из беглецов.

Павлуша притащил за руку Михея Долгова.

— Вот, батька, глянь. Бежал — пятки сверкали. Насилу на коне догнал.

Михей исподлобья покосился на казаков. К Болотникову он шел как на казнь, ноги не слушались. «Убьет, — думал. — Черт меня дернул с деревни податься…»

— Где сабля? — спросил Болотников.

Молчал Михей. Что сказать?

— Обронил, — еле вымолвил.

— Обронил, — усмехнулся Иван Исаевич и с досадой проговорил: — Ну что с ним делать?

— Выпороть, — вяло буркнул ближний к Болотникову атаман.

— Да он уж приготовился. Порты скидывать хочет, — заметил Павлуша.

Как ни злы были казаки, но, взглянув на Михея, который дрожащей рукой держался за порты, загоготали. Засмеялся и Болотников. Потом обратился к тому, что предлагал выпороть:

— Сними-ка пояс.

Атаман с готовностью снял. Пояс был широкий, добротный, из толстой кожи.

— Бери, батька.

— Помилуй! — бухнулся в ноги Михей. — Не погуби, родимый…

Болотников подошел к нему.

— Встань. Возьми пояс да подвяжи порты.

— А я как же, батька? — спохватился атаман.

— А ты, Семен, казак смелый. Небось портов не потеряешь.

Снова грянул смех.

— Ну вот что, други, — выждав, сказал Болотников, — посмеялись, и хватит. Стало быть, дело такое — учить мужиков будем. А еще откуда нам силы добыть?

Старейшины загудели:

— Верно надумал, батька. Пущай обучаются.

— Ты, Павлуша, берешь его. — Иван Исаевич кивнул на Михея. — Покажешь, как саблей владеть да из ружья палить. И еще возьмешь десять человек. Да чтоб каждый казак… Слышите?.. Каждый, — Болотников обвел взглядом старейшин, — обучил дюжину мужиков. Пусть они руку набьют да пороха понюхают.

Павлуша и Михей вышли во двор. Долгов приостановился, вытер мокрый лоб.

— Айда со мной, — сказал Павлуша.

— Куды?

— Саблю-то обронил?.. Подымешь.

— Не сыскать. — Михей мотнул головой.

— Да вот она. — Павлуша вынул из ножен свою, бросил к ногам Долгова: — Узнаешь?

Крестьянин взял саблю, пожал плечами.

— Ну пошли, — опять позвал Павлуша.

— Тепереча-то куды?

— За второй саблей. Для меня. Биться будем.

У Михея затряслись поджилки.

— Не порубишь?

— Постараюсь, — улыбнулся Павлуша.

— Спаси меня, господи… — шел, молясь на ходу, Долгов.

Недобрые вести

В городе Кромы гудел колокол. Посадская чернь кинулась к боярским домам с криками: «Бей душегубов!» Через два часа город был в руках мятежников. Царского воеводу поволокли на башню городской стены и сбросили в ров. Едва успели доложить Шуйскому о Кромах, как поднялся народ в Ельце.