После совета Болотников держал речь перед толпой на городской площади.
— Люди добрые, не видать нам воли, ежели не восстанем против Шуйского да господ, что с ним заедино.
Полуцарь лишь о собственном благе печется и своим боярам угождает. Гнать его с престола!
Затихли все. Дерзкие слова говорил Болотников, да запали они каждому в сердце. И всколыхнулась толпа, загудела, будто лес на ветру.
— Мы с тобой! — закричали. — За волю!
— Веди нас куда хошь!
— Волю добудем али сложим вместе головы!
Потянулся отовсюду народ к Болотникову.
* * *
Путивльский воевода князь Шаховской опять призвал к себе Ивана Исаевича.
— Оба мы с тобой враги Шуйского. Одно дело задумали. Говори, гетман, чем помочь?
Понимал Болотников, что с князем надобно держать ухо востро, что Шаховской всякое может задумать, но виду не подал.
— У тебя есть копья, сабли, ружья да порох — вели раздать моим людям.
— Велю.
— И пушки у тебя, сказывают, есть…
«Ишь, все разузнал, тороватый», — с неприязнью подумал Шаховской.
— Истоме Пашкову отдал до последней, — солгал Шаховской. Не мог он расстаться со всеми пушками, боязно было при себе ни одной не оставить.
— Ладно, — молвил Болотников. — И на том, что даешь, спасибо. Пушки в бою добудем.
Не зря отправлял Иван Исаевич в города малые и большие, в деревни и села верных гонцов. Не зря рассылал он свои листы[11], в которых призывал «побивать вельмож и сильных». Люди к нему все шли и шли.
Соломенная крыша протекала, крыльцо провалилось, да и вся изба скособочилась. И не потому жил Михей в такой избе, что был он мужик непутевый, а все дело было в том, что уж больно лют у него господин. Не даст ни дерева срубить в лесу, ни соломы с поля взять. Да что говорить — у него зимой снегу не выпросишь.
Амбары господские ломились от мешков с мукой. А у крестьян, что работали на хозяина — землю пахали, сеяли, жали, зерно молотили, — пусто в доме. Помещик оставлял им столько, чтоб мужики ноги не протянули. Иначе кто бы в поле трудился?
Хотел Михей бежать на южные земли. Да как? Трое ребятишек у него. И оставаться тяжко. Что делать? И все же решился Михей свою избенку подправить. Не то, чего доброго, завалится, пришибет кого.
Темной ночью срубил он в лесу дерево, только стал обтесывать, как вдруг видит, выходит на него человек. «Ну, — думает Михей, — пропал я. Незнакомый человек. Видать, из слуг хозяйских. Поведет к господину, а там запорют насмерть. Нет уж, не дамся…» Сжал Михей топор, ждет, пока человек ближе подойдет. А тот будто обо всем догадался.
— Брось топор. Я тебе зла не сделаю. Ты кто будешь-то?
— Михейка Долгов.
— А я гулящий человек. Сегодня тут, завтра незнамо где буду. Хозяин твой кто?
Михей снова сжал топор. Человек усмехнулся:
— Да ты что, я ить не доносчик.
— А пошто тебе мой хозяин?
— Ты сам-то отвечай, не спрашивай. — И человек повелительно взглянул на Михея.
Тот, помолчав немного, произнес:
— Ну, князь Шишагин Гаврила Тимофеич.
— Кровопийца-то?.. Слыхал про такого.
Михей Долгов не знал, что сказать. Со своими мужиками они не раз поминали хозяина недобрым словом. Так то свои. А тут поди разбери, кто он, «гулящий человек». Не выдал бы.
— Чего молчишь?.. Нешто не у вас третьего дня по его приказу двоих палками забили?.. А не у вас, скажешь, народ с голоду пухнет?
— И то верно.
— А чего терпите?.. Доколь он вашу кровь сосать будет?
Михей ничего не ответил. Лишь досадливо крякнул да с силой вогнал топор в бревно.
— Во! Эдак бы по шишагинской шее, — сверкнул глазами человек. — А землю его меж мужиками поделить.
— Да за это… знаешь, что сделают?.. — прошептал, невольно оглядываясь, Михей.
— А ежели вы возьмете в руки топоры да вилы?
— Войско супротив нас вышлют.
— А вы сами в войско ступайте. К Болотникову. Слыхал про такого?.. Нет?.. Зови завтра сюда об эту пору мужиков, я вам все скажу. Приведешь?
Михей ответил не сразу. Сверкающие глаза незнакомца жгли его. «Видать, горячий человек, — думал Михей. — Не разбойник ли?.. A-а, чего там! Лучше на воле погуляю, чем погибать от господских палок или подыхать с голоду…»
— Приведу, — сказал Михей.
В то самое время, как из Путивля вслед за отрядами Истомы Пашкова ушли воины Ивана Болотникова, в жизни бывших стрельцов Фомы и Пахома случилась крутая перемена. На Волге у сторожевого поселка Царицына примкнули они к сотням Илейки, которого казаки провозгласили «царевичем Петром».
Фому и Пахома приняли охотно, но поначалу расспросили:
— Откуда родом?
— С Москвы.
Казаки оглядели поношенные красные кафтаны.
— В стрельцах, что ль, были?
— Были, — разом ответили Фома и Пахом.
— И где вас черти носили?
— Служилый что муха: где щель — там постель, где забор — там двор… — добавил Фома.
— Верно сказывают, спасся Димитрий Иоанныч, аль брехня? — поинтересовался Пахом.
— Все верно. Наш-то начальный человек царю Димитрию племянник, — ответили казаки.
— Да ну? — вырвалось у Фомы.
— Не веришь? — недобро прищурился казак со шрамом через все лицо.
— Как не верить, — поспешил исправиться Фома, — понятно дело — племянник. — И виновато улыбнулся.
— Ты не скалься, — хмуро заметил казак, — а запомни: попал ты к Петру Федорычу, сыну царя Федора Иоанныча. Забудешь, не сносить башки.