Иван Федоров - [50]

Шрифт
Интервал

Когда же типография выпустит новые книги, у него появятся собственные деньги, он расплатится со всеми долгами, расширит мастерскую, наберет учеников и помощников и тогда только по-настоящему поставит дело, «множае умножит» русские книги, совершит для своего народа то, что совершил Альд Мануций в Италии, то, о чем так увлекательно рассказывал когда-то в Москве друг Альда Максим Грек.

Славное было время тридцать лет тому назад, когда он, молодой и увлекающийся, жадно слушал рассказы ученого старца. Теперь у него самого такая же длинная и белая борода, какая была тогда у Максима Грека. Но странное дело, а может быть, и ничего тут нет странного, может быть, именно потому, что жизнь в тревогах, борьбе и скитаниях сложилась так, что эти тридцать лет промелькнули словно сквозь сон, до сих пор испытывает Федоров все то же ощущение, будто настоящие его дела впереди, будто настоящего своего искусства печатного он еще не показал миру. Поэтому-то и не замечает Федоров предательски подкравшейся старости. Он чувствует себя все тем же жизнерадостным отставным дьяконом, которому объявили царскую волю и сделали государевым книгопечатником. Он только приобрел опыт, уменье и уверенность в художестве своих рук. Но пора уже, наконец, приложить их к настоящему делу, пора осуществить свое призвание в жизни. Его типография даст родному народу все самые лучшие книги: они будут дешевле и красивее самых роскошных рукописных книг. Книжные люди, все, кто тянется жадно к печатному слову, будут вспоминать его имя с такой же хвалой и любовью, как вспоминал Максим Грек имя Альда Мануция.

Во Львове он остановился у сына. Сын завел книжную лавку, занимался переплетным делом. Женился. Жена Татьяна Антипоровна была местная уроженка. Пошли дети. О Москве сын вспоминал редко. Даже прозвище у него, хоть и по отцу, было уже на местный лад: он звался Иван Друкаревич.

Недолго отдыхал старик у своего сына, поняньчил несколько дней внучат и принялся снова за хлопоты. Надо было восстанавливать собственное дело. Но станок и типографские принадлежности еще с 1579 года были заложены ростовщику Якубовичу. Чтобы выкупить их, надо было вернуть долг, а денег, как обычно, не было. Нищим ушел Иван Федоров от богатейшего князя. Этот умный и ученый муж выжал все, что можно было, из книгопечатника, заставил его на пустом месте устроить типографию с самыми лучшими шрифтами, создал себе с помощью Федорова славу просветителя и друга русского народа, хвастался всюду изумительной библией, равной которой не было во всей Европе, и выбросил печатника, как ненужную ветошь; он не нашел в себе даже благородства, как Ходкевич, чтобы материально обеспечить печатника.

Хуже того, в то время, как Ходкевичи разрешили Федорову взять заблудовскую типографию с собою, князь Острожский послал вслед Федорову своего служащего во Львов и наложил арест на последнее оставшееся у Федорова типографское имущество и на все острожские книги. Должно быть, вельможный князь мстил бедному ремесленнику за то, что тот не захотел унижаться перед ним, не захотел стать его бессловесным слугой и безыменным орудием, смел сохранять самостоятельность. А может быть, прослышав, что Федоров снова открывает типографию во Львове, не захотел потерпеть соперничества и пустил в ход свое влияние и силу, чтобы отнять у печатника типографские принадлежности и этим заставить его отказаться от своего намерения.

Но Иван Федоров прошел уже большую житейскую школу. Поступок князя не очень удивил его.

Федоров продолжал бороться за свое право заниматься любимым ремеслом. Он решил оборудовать новую типографию. Гринь мог отлить шрифты. Нужны были только деньги. Федоров снова обратился к ростовщикам. Теперь он пользовался у них кредитом; они видели его энергию и умение работать, создавать книги, которые были достаточным обеспечением его долга.

Кроме того, Федоров решил взять какой-нибудь государственный заказ. Он поехал в Краков и получил там заказ отлить малую пушку.

Но и здесь он не избавился от ростовщиков. Его сопровождают все тот же Сашка Сенькович, да Даниил Пушкарь, львовские пригородные мещане, как значатся они в городских книгах. Может быть, Сашка Сенькович и устроил ему это дело. Во всяком случае, когда Федоров взял взаймы у своего спутника Даниила Пушкаря сто тридцать шесть злотых, Сашка поручается за него. Правда, Федоров выдал Даниилу Пушкарю долговое обязательство на сто пятьдесят злотых. Четырнадцать злотых — проценты — Даниил вычел заранее.

Тогда же (9 января 1583 года) Федоров получил и из государственной казны сорок пять злотых на путевые издержки и, кроме того, ассигновку на имя львовского старосты еще на пятьдесят-семьдесят злотых — купить медь и прочие материалы для отливки пушки. Вместе с деньгами, взятыми у ростовщиков, это составило сумму, с которой можно было начать работу и над заказом, и в типографии.

Но тут Федорова ждал новый удар. Гринь сбежал от него. Книгопечатник и сам умел отливать шрифты и делать все, что требуется для типографии, но теперь он был уже стар и слаб для такой работы. Он чувствовал себя все хуже. Типографская работа, тяжелый печатный пресс требовали большой физической силы. Пока Федоров с утра до ночи возился с библией, он не замечал слабости. Но во Львове он почувствовал, что силы уходят. Прошло больше года, как он уехал из Острога, а восстановить типографию все не удавалось. Очевидно, дело было не просто в отсутствии средств. Немало затруднений и препятствий должны были ему чинить и иезуиты, если не открыто, то, во всяком случае, исподтишка. Враги русского народа не могли не видеть, какую опасность представляла для них деятельность этого человека. Долги, бездушие богатых людей, вероломство ученика, которого он вывел в люди и к которому всегда так хорошо относился, — все это как-то сразу сказалось на нем. Федоров заметно постарел, но не хотел сдаваться.


Еще от автора Израиль Львович Бас
Сергей Нечаев

Повесть для подростков о жизни и смерти отважного революционера, нигилиста, вожака «Народной расправы» Сергея Нечаева, опубликованная в журнале «Пионер» за 1928 год. Придавленный тяжелым каблуком «царя-освободителя, стонал в рабстве огромный стотридцатимиллионный народ, и Нечаев был одним из крохотной горсти мужественных людей, отдавших свой мощный ум, силу, ловкость и невероятную энергию на борьбу с царским строем.


Рекомендуем почитать
Горький-политик

В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.


Школа штурмующих небо

Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.


Есенин: Обещая встречу впереди

Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.


Рембрандт

Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.


Жизнеописание Пророка Мухаммада, рассказанное со слов аль-Баккаи, со слов Ибн Исхака аль-Мутталиба

Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.


Алексей Толстой

Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.