Иван Федоров - [33]

Если, таким образом, под словом «начальники» скрываются бояре, то кто же имеется в виду под именем «священноначальников»? Мы видели, что митрополит Макарий поддерживал и поощрял деятельность первопечатника. Но Макарий принадлежал к кругу, близкому Максиму Греку, а в этом кругу сочувствовали идеям нестяжателей. Нестяжатели отличались, как мы уже знаем, терпимым отношением к еретикам. Однако значение нестяжателей, сила их были невелики даже тогда, когда довольно близкий к ним Макарий стоял во главе русской церкви. Недаром он писал однажды Максиму Греку, томившемуся в заключении: «Узы твои целуем, но помочь ничем не можем».

Враги Максима Грека — иосифляне (приверженцы Иосифа Волоцкого) были сильнее митрополита.

В 1563 году Макарий умер. Его сменил новый митрополит — Афанасий, ревностный иосифлянин. Зная отношение царя к печатному делу, Афанасий не предпринял никаких прямых мер против него. Но равнодушие, холодное отношение нового митрополита к Печатному двору сразу было замечено всеми. Некоторые пытаются объяснить это тем, что Афанасий ревновал к славе своего предшественника Макария, как покровителя книгопечатания. Но дело было гораздо глубже. Достаточно того, что идея книгопечатания исходила из кружка нестяжателей, злейших врагов иосифлян, чтоб определить отношение последних к этому новшеству.

Вспомним далее, что иосифляне были самыми неумолимыми, беспощадными обличителями и гонителями еретиков и что первопечатникам пришлось спасаться бегством именно от обвинений в еретичестве, — это опять-таки указывает на то, что под именем «священноначальников», от которых бежали первопечатники, подразумеваются иосифляне. Наконец, самые принципы иосифлянства, их требование безусловно верить и подчиняться каждой букве «священной» книги, противопоставленное довольно свободным критическим взглядам Нила Сорского на древнюю письменность, — противоречили деятельности Печатного двора, где, как мы видели, книги не только печатались, но и исправлялись. Недаром иосифлянство много лет спустя послужило почвой для развития старообрядчества, точно так же противившегося исправлению церковных книг. Все это приводит к заключению, что под именем священноначальников, гонителей печатного дела в Москве, следует иметь в виду иосифлян.

Итак, бояре и церковники-иосифляне были врагами первопечатника. Они заставили Ивана Федорова бежать из родной Москвы.

Рассказывая о них, Иван Федоров вместе с тем тут же отводит всякую тень подозрения от царя. И действительно, Иван IV слишком много сделал для типографии, чтоб быть ее врагом. Единственное, в чем, очевидно, можно его упрекнуть, это то, что он недостаточно энергично защищал печатников от клеветы и напрасных обвинений. Но нужно вспомнить, что сам Иван IV незадолго до того вынужден был бежать из Москвы от бояр. Может быть, это бегство было лишь маневром для того, чтоб затем еще круче расправиться с боярами, — во всяком случае, Ивану IV было в тот момент не до типографии; кроме того, обвинение в ереси было в те времена слишком опасным: сам царь мог поддаться такому наговору и отступиться от обвиненных; поэтому хоть он и не преследовал первопечатников, но и понадеяться на него тоже нельзя было, памятуя справедливую народную поговорку того времени: «Бог любит праведников, а царь ябедников».

Иван Федоров получил, наконец, несомненные доказательства того, что против Печатного двора, против него с Мстиславцем затеяли заговор, что их оговорили и со дня на день с ними расправятся.

Необходимо было решиться. Вместе с Мстиславцем уложили самое необходимое из типографского скарба, прежде всего — формы для отливки и изготовления шрифта (пунсоны и матрицы), и, крадучись, выбрались из города. Путь их лежал на запад, к литовской границе, — там тоже была русская земля, хотя и стонавшая под игом литовских и польских захватчиков — панов.

Никогда не забывал Федоров своего печального бегства. Через много лет, на чужбине, вспоминал он о людях, изгнавших его с родной земли.

Не суждено было Федорову увидеть ее больше. Тяжкие испытания предстояли ему в будущем. Бездомным скитальцем, с одной любовью к русскому народу, с одной мечтой — служить ему своим искусством книгопечатника — прошел он свой трудный жизненный путь.

Его первопечатные книги остались в Москве, в России. Они восхваляли собирателя Руси, организатора Русского государства — царя Ивана.

Книга прибавилась к числу тех регалий, которые, по сказаниям, унаследовали русские цари от императоров прежней мировой державы. Народ связал имя Ивана Грозного с книгой. Среди песен и сказок об Иване Грозном, о его борьбе с боярами за власть народ создал сказку о том, как Грозный добыл книгу, давшую ему право на самодержавную власть. В этой сказке отразилась подлинная историческая деятельность Грозного по созданию книг, прославлявших царскую власть, по введению книгопечатания.

Давно не было уже на Руси Ивана Федорова, первого книгопечатника, давшего своему народу первую печатную книгу, но рассказывалась в стране сказка о книге.

Сказка повествовала о том, как царь Иван Грозный посылал в далекие, когда-то всемирно известные страны за короной, скипетром и державой — этими символами царской власти. Мотив — уже знакомый нам, перешедший в устное народное творчество из произведений московских книжных людей XV–XVI веков и доказывающий, таким образом, как сильна была литературная пропаганда в то время, как широко проникала она в народ и подхватывалась им. Но в сказке есть еще одна очень характерная деталь: Иван IV велит добыть не только «корону, скипетр, рук державу», но «и книжку при них». Эта книжка при них не забывается на всем протяжении сказки. Как видим, народ запомнил, что московские цари с помощью книги укрепляли авторитет власти. Не боярин, не какой-либо царевич, излюбленный сказочный герой достал эту нужную книгу Ивану Грозному, а трудящийся человек — Борма-ярыжка. Ярыжками назывались те, кто исполнял черную работу по двору — колол и таскал дрова, носил воду и т. д. И эта деталь также оказывается исторически верной. Первую печатную книгу дали Ивану IV простой дьякон и его товарищ — ремесленник.