Иван Безуглов - [28]
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Отправив Лермонтова с Жуковским в офис на "Кадиллаке", Таня с Иваном из вежливости сели в "Чайку", нанятую Полем для разъездов по городу. Мрачный шофер, не говоривший по-английски, долго не мог завести внушительную, но не слишком надежную машину. Наконец, выплевывая сизый выхлопной дым и ощутимо подскакивая на неровностях разбитого асфальта, она покатила по Кутузовскому проспекту. С правой стороны за рекой высилось увенчанное золотыми курантами белокаменное здание, знакомое любому москвичу, а с августа прошлого года - и любому телезрителю мира.
- Вот резиденция российского правительства, которую мы в шутку называли "Белым домом", - заметил Иван. - Вокруг него до сих пор сохранились остатки баррикад. В августе было страшное время, Поль. Большевики едва не вернулись к власти, и сейчас вместо нас, господин Верлен, на этом лимузине катался бы какой-нибудь секретарь райкома партии или инструктор ЦК КПСС в компании с канадским коммунистическим чиновником. Отвратительная, доложу вам, публика.
- Мне пришлось бы кататься на моем "Мерседесе", - засмеялся Поль, - но, думаю, по Монреалю, а не по этому городу. А вам?
- Боюсь и подумать, что бы со мной сделали большевики, - откликнулся Безуглов, провожая взглядом удалявшийся величественный дом, на котором развевался трехцветный национальный флаг России. - Больше всего в мире эти людоеды ненавидят свободное предпринимательство. Они не так глупы, господин Верлен. Как говорил мне замученный большевиками отец, они всегда понимали, что бизнес - лишь первый шаг на пути превращения раба в гражданина. Но они упустили время. Уже никто не хочет быть рабом в этой стране, кроме горстки бывших коммунистов.
- Да и те хотят быть не рабами, а рабовладельцами, Иван, - с волнением вставила Таня.
- Вот почему весь состав моей фирмы сражался на баррикадах с первого до последнего часа. Даже Лермонтов был там со своей гитарой.
Машина давно миновала Белый дом, и катила теперь по Новому Арбату, прямо на величественные древние стены Кремля. Однако Верлен продолжал расспрашивать своих хозяев о тех героических днях, когда горстка москвичей под предводительством храброго российского премьера отважно выступила на защиту молодой демократии против вооруженных до зубов офицеров КГБ и сбитых с толку солдат, которым отдавали приказы такие же преступники, как сидевшие в здании ЦК, только в военной форме.
- Женщинам из офиса Иван запретил идти на баррикады, - пожаловалась Таня. - Даже пригрозил, что уволит.
- Как будто вы послушались! - Иван усмехнулся. - Никогда не забуду, как встретил вас со Светой у самой линии огня. Помнишь, как быстро кончился кофе в вашем термосе? Но послушай, наши воспоминания утомят господина Верлена. Вернемся лучше к делу. В конторе нас ожидают переговоры с участием Тютчева и одной твоей близкой знакомой...
- Иван! - взмолилась Таня. - Я и так уже потеряла полдня. Почему ты не берешь нашего Баратынского на эти совещания? После летней школы в Неаполе он знает английский не хуже меня. У меня столько собственной работы! Через неделю я должна сдать тебе обоснование на проект нового швейного комбината, а оно готово едва наполовину.
- Госпожа Алушкова, - сказал Иван нарочито строгим голосом, - пока еще я ваш начальник, и потрудитесь выполнять мои приказания. Это обоснование может и не понадобиться...
Тяжелая "Чайка" мягко выкатилась на Моховую, проехала мимо беломраморного здания Румянцевской библиотеки, опутанной строительными лесами, миновала музей Пушкина и заехала в путаницу узких арбатских переулков. До конторы оставались считанные минуты, и Таня, достав из сумочки свою парижскую пудреницу (единственный сувенир, который она успела купить в аэропорту во время той злополучной деловой поездки), заранее принялась прихорашиваться. К своему удовольствию, она увидела в зеркальце, что правильные, как бы акварельные черты ее свежего молодого лица совсем не пострадали от бурных событий минувшей ночи.
- Милости прошу в мой кабинет, - гостеприимно распахнул двери Иавн. - Он, конечно, скромнее вашего, господин Верлен, но для Москвы вполне неплох.
Седовласый миллионер с интересом оглядывался вокруг.
- Ваш кабинет ничуть не хуже моего собственного, - сказал он с удивлением. - Правда, мы обычно ведем переговоры в особом зале, вы помните его - огромный, отделанный кленовым деревом в колониальном стиле. Но я понимаю, что Москва - не Монреаль, здесь всем приходится тесниться. За неделю в вашей столице мне доводилось видеть самые странные офисы, господин Безуглов. Большинство было расположено в обычных квартирах, в уродливых блочных домах - как это - у дьявола на куличках. Но даже если говорить о профессиональных офисах - ни в одном не было так уютно, не считая, конечно, представительств западных компаний. Кроме того, у вас самый очаровательный и деловой секретарь-референт в России. Я бы с удовольствием нанял бы ее в свои собственные личные секретари.
Таня вздрогнула. Ее смущали комплименты миллионера, ей было неловко под испытующим, дразнящим взглядом его синих глаз за очками в платиновой оправе. Господин Верлен очевидно наслаждался жизнью в полную меру возможностей главы компании с миллиардными оборотами. Кроме того, он явно не упускал случая напомнить русским партнерам о дистанции между бизнесменом с тридцатилетним стажем и начинающими предпринимателями из пробуждающейся страны.
В книге известного популяризатора науки Петра Образцова и его однокурсника по химическому факультету МГУ, знаменитого поэта Бахыта Кенжеева повествуется о десятках самых обычных и самых необычных окружающих человека веществах – от золота до продуктов питания, от воды до ядов, от ферментов и лекарств до сланцевого газа. В конце концов сам человек – это смесь химических веществ, и уже хотя бы поэтому знание их свойств позволяет избежать множества бытовых неприятностей, о чем в книге весьма остроумно рассказывается.
Книгу «Послания» поэт составил сам, как бы предъявляя читателю творческий отчет к собственному 60-летию. Отчет вынужденно не полон – кроме стихов (даже в этот том вошло лишь избранное из многих книг), Бахыт Кенжеев написал несколько романов и множество эссе. Но портрет поэта, встающий со страниц «Посланий», вполне отчетлив: яркий талант, жизнелюб, оптимист, философ, гражданин мира. Кстати, Бахыт в переводе с казахского – счастливый.
Бахыт Кенжеев – известный поэт и оригинальный прозаик. Его сочинения – всегда сочетание классической ясности и необузданного эксперимента. Лауреат премии «Антибукер», «РУССКАЯ ПРЕМИЯ».«Обрезание пасынков» – роман-загадка. Детское, «предметное» восприятие старой Москвы, тепло дома; «булгаковская» мистификация конца 30-х годов глазами подростка и поэта; эмигрантская история нашего времени, семейная тайна и… совершенно неожиданный финал, соединяющий все три части.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Бахыт Кенжеев. Три стихотворения«Помнишь, как Пао лакомился семенами лотоса? / Вроде арахиса, только с горечью. Вроде прошлого, но без печали».Владимир Васильев. А как пели первые петухи…«На вечерней на заре выйду во поле, / Где растрепанная ветром скирда, / Как Сусанина в классической опере / Накладная, из пеньки, борода».
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.
Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.
«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.