Иван Безуглов - [17]

ГЛАВА ПЯТАЯ.

Высокое небо на востоке уже начинало чуть заметно светлеть. В искривленных ветвях старых яблонь, уже просыпающихся навстречу новой весне, щебетали первые малиновки, щеглы и другие незатейливые русские птицы. В уютном дачном поселке в сорока милях от Москвы было совершенно пусто. Давно погасли последние огни в деревянных, окруженных садами загородных домах, замолчали неугомонные сверчки, и только от железной дороги порою доносилось тяжелое громыхание дальнего товарного поезда.

В окнах небольшой дачи, стоявшей на краю поселка, у самой березовой рощи, тоже было темно. Однако любопытный прохожий быстро заметил бы неладное - сорванную с петель дверь, выбитое окно. А если бы он постоял у дачи чуть подольше, то, возможно, услышал бы и приглушенные стоны, доносившиеся из глубины дома. Однако ни любопытных прохожих, ни даже каких-либо иных в поселке не наблюдалось, а значит, некому было и прийти на помощь Ивану и Тане, брошенным на произвол судьбы коварными политруками.

Часам к четырем утра Таня уже пришла в себя. Иван же, обычно такой стойкий и неутомимый, поддался действию неведомого отравляющего вещества, и лежал на дощатом полу неподвижно, погруженный, казалось, в глубокий сон.

"Что делать? - подумала она в тревоге. - Пытаться привести в чувство Ивана или сначала освободиться самой?"

На даче стоял нежилой запах отсыревшего дерева и тлена. Даже при неверном свете луны, падавшем в разбитое окно, Таня различала багровые следы на том месте, где ее прелестные тонкие запястья были туго перехвачены грубой веревкой. Однако похитители, судя по всему, давно уехали в город. Таня еще раз бросила взгляд на Ивана, и ее глаза наполнились теплыми слезами жалости к этому человеку, которого ей никогда до сих пор не доводилось видеть в минуты слабости.

Впрочем, слабость ли это? Ведь в лапы похитителей простодушного Ивана привело его собственное мужество Это могучее тело в наручниках, бессильно распростертое на некрашеных досках, вызывало у нее только одно желание - привести его в чувство, помочь освободиться, снова увидать в его глазах знакомый энергичный огонек. Пытаясь повернуться во сне, Иван издал жалобный стон. Сердце у Тани разрывалось от нежности, но она только вытерла слезы рукавом джинсовой куртки и решительно тряхнула головой. Если сейчас разбудить Безуглова, то он будет страдать еще больше от невозможности помочь ей. Она наклонилась к веревке и принялась зубами ослаблять узел, на совесть завязанный политруками.

За этой кропотливой работой прошло добрых полчаса. Наконец веревка ослабла, и Таня последним отчаянным движением освободила сначала левую руку, потом правую. Всякое движение отзывалось болью в пальцах. Сквозь разбитое окно задувал ледяной весенний ветер, и несчастная девушка совершенно продрогла. Встав на ноги, она попыталась зажечь свет, но провода оказались перерезанными. На ее счастье, в кухонном шкафу нашелся старый электрический фонарик. Чтобы размяться и унять ломоту в суставах, она решила обойти все загадочное здание - по всей видимости, необитаемое, так как ни в одной из трех небольших комнат почти не было даже той жалкой дачной мебели, какой бывают обставлены подмосковные загородные дома. С бревенчатых, обшитых сухой штукатуркой стен, свисали куски ободранных обоев, по полу были раскиданы старые газеты, а в том, что должно было быть спальней, рядом с грубой железной кроватью, кое-как накрытой серым солдатским одеялом, стояла лесенка маляра и лежали на полу нехитрые приспособления этого ремесла. "Как неуютно," - подумала Таня. На кухне, однако, отыскался помятый алюминиевый чайник, а плита отозвалась на вспышку спички веселым синим жаром газового пламени.

Она вернулась в гостиную. Иван свернулся калачиком, сложив на груди скованные руки и продолжая спать, словно принц из волшебной сказки. Луна, единственная свидетельница их ночных злоключений, побледнела, зато на востоке уже порозовел край неба, обещая ясный день. В такие часы они с Иваном всегда до сих пор были врозь. Даже в деловых путешествиях, когда они останавливались в одной гостинице, он в десять-одиннадцать вечера галантно целовал ей на прощание руку и уходил в свой номер. Таня с самого начала приняла от него этот мучительно корректный стиль отношений. Вчерашний день, с обедом в "Савое" и аметистовым браслетом, был единственным, когда оба они переступили эту грань.

Или ей только показалось? В конце концов, разве не привозит он символических подарков другим сотрудникам? Разве не проводит обеденного времени с Лермонтовым, за обсуждением последних правительственных декретов?

Таня ощутила неожиданный укол оскорбленного самолюбия. Вольно бы сердце Ивана было занято, вольно бы ему быть повесой, тратящим жизнь на развлечения с пустыми красотками, привлеченными блеском золота. Но в присутствии женщин от Безуглова, при всей его предупредительности, казалось, начинал исходить пронзительный душевный холод, такой же, как от стен этого заброшенного дома.  А ведь его грубоватое, но одухотворенное лицо, его привычка одеваться с иголочки, его собранность и мягкие манеры способны были заставить вздохнуть не одну молодую женщину.