Иван Артурович и Роберт Исаакович - [2]

— Вы профессор Толкин?

— Да, это я.

— Живчиков, директор известного вам химзавода. Чему же это вы, товарищ профессор, студентов учите? Рыщут вокруг завода, пробы берут, словно шпионы, на свалке роются. А потом на нас пишут: мы и губители природы, и разрушители памятников, чуть ли не вредители. Стукачество это и произвол! Ежовщина с хрущевщиной!

— Какая хрущевщина? — возмутилась студентка. — Анализы делали не шпионы, а ребята с биофака. У вас же фильтры никуда не годные! А свалку вы устроили прямо на городище. Там слои — от дьяковской культуры до пятнадцатого века. Два тысячелетия!

— Слова «вредительство» в отношении вас мы не употребляли, — спокойно заметил профессор. — Иначе вы бы уже давали пояснения на Лубянке. Настоящих вредителей мы тоже разоблачали — тех, что проектировали атомную станцию на Припяти. Одна диверсия — и пришлось бы эвакуировать все города от Киева до Одессы. А вы — просто ограниченный технократ.

— Да вы, гуманитарии, просто не представляете, какую важную для страны продукцию выпускает наш завод! Даже по особо важным правительственным заказам!

Профессор невозмутимо принялся набивать трубку.

— Какое же это правительство заказало вам отравлять реки и заваливать древние памятники ядовитым мусором? Вряд ли советское.

Важное лицо директора вдруг стало злобным и ехидным.

— Думаете, если вы сталинский лауреат, та все можно?

— У меня две Сталинские премии, — гордо вскинул голову Иван Артурович. — За русский перевод «Беовульфа» и за антифашистский роман «Властелин колец». Товарищ Сталин знал, за что давал премии. Хотя бы потому, что они платились из его гонораров. А деньги он считать умел.

— А если великому Сталину некогда было как следует вчитаться в ваш роман? А я вот время нашел. Думаете, если химик, так ничего в литературе не смыслю? Запад с Востоком воюет, а на Востоке орки узкоглазые с ятаганами, харадримы темнокожие на слонах, вастаки какие-то бородатые… Мало, что вы враг научно-технического прогресса, так еще и расизм с шовинизмом проповедуете. А король ваш вернувшийся — уж не Эдуард ли Восьмой?

— Что вы мелете? — вспыхнула Оксана. — Арагорн — это товарищ Сталин! Полжизни провести в дебрях, в борьбе с Тьмой — разве это похоже на какого-то немецкого прихвостня?

Профессор расхохотался.

— Чтобы я принял Эдди Виндзора за короля? А его американку за королеву, да еще эльфийскую принцессу?

Директор продолжил тем же ехидно-проницательным тоном:

— Кто бы другой писал… Думаете, не знаю, гражданин профессор, что вы в костел ходите, а сын у вас — ксендз? А что вы в конце войны в Пермских лагерях сидели за империалистическую пропаганду — об этом в предисловиях к вашим сказкам не пишут?

Спокойно раскурив трубку, профессор взглянул на студентку.

— И что же этот джентльмен хочет рассказать обо мне такого, чего на Лубянке не знают?

Директор, однако, не сдавался.

— А знают ли, интересно, там, что ваши студенты эльфами и орками рядятся да по лесу с деревянными мечами бегают? Не то самодеятельность, не то военные тренировки замаскированные…

Профессор заинтересованно взглянул на Оксану.

— А в самом деле, что это там у вас? Слухи до меня доходили…

— Понимаете, Иван Артурович, — студентка замялась. — У нас и инсценировка, и военная игра — все вместе… Главное, очень интересно!

— Ну и как же на это смотрит комитет комсомола? — прищурился профессор сквозь трубочный дым.

— Университетский — положительно. А в райкоме носом крутят. Зато в ЦК заинтересовались.

— Вот и надо, чтобы заинтересовались… и разобрались! Как вы вместо того, чтобы мобилизовать молодежь на решение народно-хозяйственных задач, забиваете ей голову всякими реакционными… сказками! Мы этого так не оставим, не надейтесь!

Директор вышел, хлопнув дверью.

— Какой злобный дурак! Товарищ Сталин уже разобрался. И без таких, как он, — сказала Оксана.

Профессор с усмешкой выпустил клуб дыма.

— Если Арагорн — это Сталин, то Саруман, конечно же, Троцкий. Сколько можно говорить, что я не пишу политических памфлетов!.. В России царей нет и уже не будет. И все же для меня Сталин — лучший из царей. Да, я, старый монархист, нашел здесь все, что на Западе извратил и опозорил этот наглый невежда Гитлер. Все нордические добродетели: верность долгу, повиновение, честь. Вы все время строите что-то новое — но при этом умеете уважать старину. Вот почему я с вами, несмотря на всех типов вроде этого.

Помедлив, студентка спросила:

— Скажите, а за что вы попали в лагерь? Какой-нибудь мерзавец оклеветал?

— Нет, я действительно наговорил всякой чепухи, за которую в военное время нигде не прощают. Здесь, впрочем, и в мирное. И донес на меня не мерзавец, а Том Мак-Грегор, механик из Глазго. Потом он даже приходил извиняться — когда почитал мои книги.

Взгляд профессора сквозь трубочный дым словно видел что-то далекое.

— В лагере я насмотрелся на ваших антисоветчиков. Как они презирали собственный народ! И как ждали оккупантов! Сначала американцев, потом немцев с японцами… А еще я видел старых троцкистов. И понял, что тех коммунистов, которых я не любил и боялся, больше нет. Их извел Сталин. Оставшиеся, по крайней мере, умеют беречь природу и уважать прошлое.