Ива и Яблоня: Новое платье королевы - [15]

P.S. Как бы, чем бы ни обернулась наша встреча, я хочу, чтобы Вы верили в искренность и чистоту моих намерений".

Таково было содержание письма, адресованного "Ее высочеству принцессе Нидерау в собственные руки".

Что он собирался сказать ей при встрече? И почему для него так важно было опередить им же самим написанное письмо? Этого он не мог бы объяснить даже самому себе. А пока он просто ехал рысью по лесной дороге.

Примерно на середине пути он натолкнулся на увязшую посреди дороги карету. Это оказалось семейство егермейстера, возвращавшееся после бала домой. Общение с разочарованными гостями, пускай даже и такого незначительного ранга, его совершенно не прельщало, но выбора у него по сути уже не было. Хочет он того или нет, но ему придется общаться с этими людьми. Пусть у них хотя бы в чем-то останется от него не самое превратное впечатление. Он спешился, взял коня в повод и подошел поближе. Из кареты доносился мерный рокот, издали напоминавший шум горного ручья, а по мере приближения превратившийся в полный трагизма рассказ об испорченном вечере, ведшийся грудным женским голосом и время от времени прерывающийся всхлипами, охами, вздохами и проклятьями в адрес бездарного мужа. Егермейстер и еще один мужчина — вероятно, взятый кучером работник — стояли по щиколотку в грязи и пытались подсунуть под задние колеса свежеизготовленные жердины. Рядом с ними, тоже по щиколотку в грязи, в простом темном платье и дорожном плаще стояла с фонарем в руке та, ради которой он предпринял эту ночную поездку. Капюшон ее плаща был откинут, но тот жест, которым она спешно накинула его на лицо, дал ему понять, что время для личной беседы он выбрал не самое удачное.

— Доброй ночи, господин егермейстер! Могу я чем-нибудь вам помочь?

Мужчины, только сейчас заметившие его, не успели ни ответить, ни даже вылезти из-под задка кареты, а повозка уже закачалась от женского крика. Егермейстерша, только что в красках расписывавшая — наверняка не первый раз за ночь — природное коварство лиц королевской крови, вдруг без всякого перехода разразилась истошными воплями, которые должны были служить изъявлениями радости и переполнявшего ее сердце счастья от встречи с его высочеством. Обменявшись всевозможными любезностями и перецеловав все протянутые ему из кареты руки, он отозвал в сторону егермейстера.

Тот сначала даже не понял, о чем идет речь, стал извиняться, объяснять, что герб к нему не имеет ни малейшего отношения, что карета досталась ему в числе приданого первой жены, и давно бы уже пора ее выкрасить заново, но руки все не доходят, да и нынешней супруге, чего уж скрывать, вроде как льстит разъезжать в бывшем графском экипаже…

— Не перекрашивайте ни в коем случае. Я когда-нибудь куплю ее у вас. Для музея. Но, господин егермейстер, вы не поняли меня. Я всего лишь прошу у вас разрешения поговорить с барышней Апфельштайн.

* * *

Все как всегда. Все, как и должно быть. Про нее забыли. Ну, что ж, кто-то же должен стеречь карету. О чем они там совещались? Вроде как было решено распрячь лошадей, чтобы пересадить на них женщин. Принц предоставил свою лошадь — кому она, интересно, достанется, матушке или кому-то из сестер? — и теперь, надо думать, будет сопровождать их до самого порога. Хотя, конечно, разумнее было бы впрячь третье животное и просто вытащить карету. Но это было бы слишком обыденно, а так открывалась возможность для разного рода красивых жестов, слов и еще более — для беспочвенных фантазий. Сестры и матушка были вне себя от счастья — собираясь на бал, они и то радовались меньше. И никакие неудобства предстоящего путешествия верхом в отсутствие нормальных седел не могли их остановить. Отец, виновник всех мыслимых и немыслимых бед, имел все основания чувствовать себя прощенным. Ведь не застрянь они в бездорожье, не было бы этого захватывающего приключения.

Такое впечатление, что наследник престола появился в лесу исключительно ради того, чтобы помочь ее семейству — будто никаких других дел у него больше не было. Его высочество скинул с себя плащ, чтобы женщины могли пройти по нему, не испачкав нарядов и обуви. Помог спуститься из кареты и усесться на лошадь матушке, а сестер так и вовсе перенес на руках. В общем, вел себя как самый настоящий сказочный принц, каким ему и положено быть в девичьих грезах. И все это так галантно — с шутками, с комплиментами, с улыбками… Даже не верилось, что с этим человеком она провела лучший в своей жизни вечер.

Понаблюдав со стороны за этой суматохой, она передала фонарь Йоханнесу. Потом обошла карету с другой стороны, чтобы не привлекать внимания. Приоткрыла дверцу и скользнула внутрь. Ноги, конечно, грязные, но завтра она все отчистит. Она услышала, как где-то снаружи принц спросил, есть ли еще один фонарь. Отец заглянул к ней в карету и, как бы извиняясь, спросил:

— Ты ведь не боишься темноты? — хотя заранее знал ответ.

— Нет-нет, поезжайте, — тихо ответила она. — Со мной ничего не случится.

— Дай-то бог, — почему-то со вздохом пробормотал отец.

Она слышала, как под оханье матушки и аханье сестер мужчины увели лошадей. Когда стихли последние звуки, она решила, что сейчас как раз самое время вздремнуть. Вечер выдался долгим, а утром будет полно дел. Скоро вернется отец со Стефаном и Иоханнесом, они приведут обратно лошадей и будут вытаскивать увязнувшую карету. Но пока, до их возвращения, какое-то время у нее есть. Она закрыла глаза и, вероятно, тут же заснула, потому что даже не сразу услышала, как дверца кареты открылась, и напротив нее сел человек.