Ива Джима - [3]

– Ирина? – говорит он, обнаруживая, что охрип на солнцепеке. – Где же карибский ваш загар?

– Простите!..

Самолет здесь не при чем, она не с Кубы, а из Нью-Йорка, на автобусе, «китайском», за двадцать долларов, но дело не в транспорте, а в том, что последний день увольнительной, а показания в комиссии переназначили на после обеда… Какие показания? В какой комиссии? Ну, это долго объяснять. Просто она думала, что будет свободна для… ну, литературы. Но получилось, что впереди еще дела, так что…

Сбившись, она умолкает. Глаза слегка бы ей расставил, будь это в его воле. Будь хотя б отчасти, но Пигмалион…

– Все это время, наверно, вы задавали себя вопрос. Почему эта девчонка назначила именно здесь… in the middle of nowhere? посреди ничего?

– Да нет. Давно хотел здесь побывать.

– Позвольте пожать вам руку.

Он перекладывает свою книжку в левую. Девушка настолько стремительна, что даже не успевает вытереть об джинсы. Но ладонь у нее тоже потная. – Потому что для меня вы, – говорит она, – тоже герой войны. «Холодной» называют ее неправильно. Вы, диссиденты, спасли нас от Третьей Мировой. Я хочу выразить вам свою личную благодарность за то, что я не пепел. Считаю, что с вами поступили подло. С обеих сторон. За Россию я не отвечаю, но, как американка, глубоко возмущена.

– Спасибо. Правда, я не диссидент.

– Но как же?

– Not exactly.

– Но вы же писатель? Русский? Это значит?..

Да ничего не значит, и уже давно, но не сбивать же пыл… – Позвольте вашу сумку.

– Нет-нет. Ни в коем случае!

Сумка, за которую ведется деликатная борьба, являет пуму песочного цвета под надписью Operation Iraq Freedom. Сразу и платье кажется не пляжным. С наплечниками странными, то ли крылышки, то ли эполеты. Но оголенность такова, что, локтем отбиваясь, демонстрирует подмышку – выбритость с порезами. И глядя ему в глаза, сдается.

Сумка врезается ему в плечо.

По инерции они обходят памятник. Торжество реализма – монументальная репродукция фотоснимка, который был сделан 23 февраля 1945 года военным корреспондентом на вулканической горе Сурибаши японского острова Ива Джима. Скульптура сама по себе подвиг со своей отдельной историей создания, похоже, в Америке стандартной: мечта, безденежье, но такое же упрямство, которое являет собою морская пехота, напружившая мышцы икроножные и прочие.

– Али утверждает, что на флагштоке лишняя рука.

– Extra?

Нет. Двенадцать должно быть. Их ведь было шестеро. Она знает о памятнике все, первый раз побывав здесь еще девочкой, когда родители перевезли в Америку. И с классом возили на экскурсию. Трое пехотинцев потом погибли. Из тех, кто Ива Джиму пережил, один канадец, другой индеец. Айра – почти, как я. Через десять лет погиб в резервации. В Америке. Замерз в канаве в пьяном виде…

– Беспощадны вы к мифам.

– Профессия такая, – говорит она, оглядываясь на шум.

Вертолет, возникающий из воздушных пространств Виржинии, не один, а триедин – чтобы террористам неизвестно было, какой именно сбивать.

– Президент?

– Он самый. Ваш главнокомандующий…

Ему эскадрилья эта примелкалась, но для нее событие. Акустически подражая картине Копполы, троица могучих «Сикорских» пересекает небо над ними, над разливом Потомака, над зеленью и мемориалами – Линкольна, войн корейской и вьетнамской, над Госдепом, чтобы совершить посадку перед невидимым отсюда Белым домом.

– Hard-working guy. И после праздника работает.

– Он должен. Если б не работал… Советские шпионы в своих шифровках знаете, как называли этот город?

– Карфаген?

Поражена:

– Откуда знаете?

– Delendam esse. Должен был быть разрушен.

– Нет, серьезно? Я, потому что имею клиэренс. Допуск, да? У меня – Top secret. Самый высокий.

– Неужели?

– Выше нет.

– Это хорошо. Значит, вам можно доверять. Потому что есть и другие способы познания.

– Вы имеете в виду литературу?

Марево размывает обелиск Джордж Вашингтон. Шум машин с периферийных развязок и хайвеев волнами наплывает к подножию холма. Сияя на солнце, неслышно взлетает “боинг” справа, где национальный аэропорт Рональд Рейган. Город не производит ничего, кроме политики, что оставляет небо чистым. Ни облачка в нем. Но что-то беспокоит. Истеричность колера.

Озон?

Уводя девушку к ступеням, он оглядывается. Монумент на фоне такой тревожной синевы, будто с обратной стороны ее, чего глазам пока не видно, готовит наступление вселенский враг. Как в фильме-катастрофе «День Независимости», который позавчера с такими криками переживал по телевизору Али.

*

– Хороший английский у вашего соседа, – читает в его мыслях обладательница высшего допуска.

– Трудолингвистика.

– Такие курсы?

– Международные. Стройка в районе Северного Капитолия.

– Вы все шутите. А почему всегда трубку берет он?

– Общаться по телефону любит.

– А вы?

– Предпочитаю компьютер.

– Хороший у вас?

– Работает. Нашел на улице.

– Как это?

– Выставили на бордюр.

Она в шоке.

– Я думала, известность предполагает…

– Не в моем случае, – говорит он, окидывая взглядом пустые ряды белых пластиковых кресел, которые завершают церемониальную поляну. Лестница выводит их на улицу, где слепят не только окна и машины, но даже бетонные плиты тротуара.

– А вот машину еще не нашел. Пойдем пешком?