Иуда - [56]

– Мне нечего возразить, – взял себя в руки Николай, – и тем более добавить.

– А раз так, может быть, попьём пивка, здесь рядом, в чебуречной, – предложил Иван Иванович, – за знакомство. Заодно проводите меня. Идёт?

– Идёт! – обрадовался завершению официальной части встречи Николай.

Евгений Анатольевич не возражал тоже.

Очередного задания от нового куратора не последовало, и это очень радовало Николая, радовало и успокаивало. Однако тревожила застойная ситуация на трудовом фронте. После защиты прошло уже больше года, а тему работы так и не включили в институтские планы. Это развязывало руки руководству отдела. «Эх, – частенько думал Николай, – был бы Захар, уж он-то придумал бы что-нибудь. И были бы и договора, и командировки, и новые идеи. Как он там сейчас, в Канаде? Кто-кто, а Захар уж точно там не пропадёт!!!» А теперь он, Николай, становится в отделе мальчиком на побегушках: в колхоз – первый кандидат Рябов, на базу – он же! Да сколько можно?! Каждый месяц – по два-три раза! Нет, хватит! В очередной раз его вызвал к себе начальник отдела и приказал выехать на уборку картошки на целых три дня! Вместе с ним в разнарядку попали ещё четверо, включая Светлану. Это обстоятельство сдержало Николая от взрыва накопившегося негодования, и он решил подчиниться. Но в последний раз!

Подшефный колхоз находился на восемьдесят пятом километре по Можайке. Прибыли работнички к обеду. Остатка дня хватило только на обустройство. Разместились в клубе. Отдохнули с дороги. Председатель колхоза представил бригадира, который невнятно, но по-военному попытался сформулировать задание на завтра, а сегодня предложил сгонять на ферму за молоком. Первыми вызвались Светлана и Николай. Оба понимали, что это – удачная возможность уединиться. До вечерней дойки оставалось часа полтора. Их путь пролегал через поле, уставленное скирдами соломы. Шли неспеша. Светлана обняла Николая за поясницу, просунув свою руку сначала под ватник, а потом её ладошка скользнула под ремень и протиснулась даже чуть ниже. Николай обнимал её сначала за плечи, потом – за талию, а когда Светлана отвоевала пространство под ремнём Николая, он резко развернул её к себе, крепко прижал и поцеловал. Влекомая обоюдным желанием, парочка попятилась к стоящей рядом копне и, не прерывая затяжного поцелуя, опустилась на солому. Николай суетливо скинул с себя ватник и уложил на него Светлану. Она помогла ему, стоящему на коленях, расстегнуть ремень и приспустить брюки. Он ответил ей взаимностью и помог завершить необходимую подготовку к триумфальному природному акту слияния мужского и женского начал. Что шептала ему Светлана, он не слышал, вернее, не слушал и не хотел слушать.

Три дня пролетели быстро. Для Николая это было время прощания со Светланой. Для неё – время надежд, которые она с недавних пор стала связывать с ним. Нет, и раньше в его планы не входило уходить из семьи, несмотря на то, что жена доставляла ему всё больше и больше проблем. Попытки бороться с её алкозависимостью к успеху не приводили. Будучи «под шафе», она становилась невыносимой, оскорбляя и унижая Николая, безадресно ревнуя его к «мифическим» девочкам-певичкам, на которых он якобы тратит все семейные деньги и пишет для них пошлые песнюшки, чтобы только добиться у них успеха. Больше всего Николая огорчало то, что часто скандалы проходили на глазах у дочери, и, когда его нервы сдавали и он в той или иной форме пытался противодействовать разбушевавшейся жене, дочь принимала сторону матери. На фоне семейных неурядиц сближение со Светланой заглушало душевный дисбаланс Николая, и он с каждой новой встречей привязывался к ней всё сильней. Она, будучи свободной к своим тридцати пяти годам, относилась к нему со зрелой нежностью, и её привязанность к нему постепенно принимала формы более глубокого чувства. С первых дней появления в институте она регулярно писала доносы на Николая, выполняя задание первого отдела, что доставляло ей душевный дискомфорт и угрызения совести. Открыться ему в этом – не было сил, и она пыталась хоть как-то компенсировать свои страдания той заботой и теплотой, которую дарила ему последнее время. Обоих устраивали такие отношения. Она надеялась на то, что так всё и будет бесконечно долго. Ещё недавно так же думал и он, но после недвусмысленной подсказки Ивана Ивановича в его душе что-то сломалось. Красивая и темпераментная, она по-прежнему неудержимо притягивала к себе, но сознание того, что он находится у неё под микроскопом, делало «негигиеничными» прежние отношения. Поэтому поездка на картошку стала для него прощальной. Но ей об этом он решил не объявлять.

Не успел Николай опомниться от последней поездки в колхоз, как позвонил Евгений Анатольевич и предложил встретиться. Под предлогом плохого самочувствия Николай отложил встречу. Начиная со следующего дня, он перестал отвечать на телефонные звонки. Настроение было – хуже некуда! С одной стороны, угнетал внутренний разрыв со Светланой, с другой – сознание того, что у него самого «рыльце в пуху». Тему по-прежнему не включали в план, и ему не оставалось ничего иного, как сидеть в институтской библиотеке, что, кстати, помогало избегать звонков нового куратора. Но не один такой он был в отделе. Лёня Левитан, например, кандидат технических наук, уже полгода сидел без темы, и его тоже нещадно эксплуатировали на поприще подъёма сельского хозяйства. Вообще, что-то странное происходило в стране. Объявленное ускорение приводило к опустошению прилавков, гласность – к пустой болтовне на разных политических уровнях, а так называемые ослабление цензуры и демократизация в рамках однопартийности выглядели ничем иным, как карикатурной пародией на современные принципы конституирования социального порядка.