Итоги, 2013 № 40 - [5]

— Какой была обстановка на съезде, когда обсуждался указ Ельцина о роспуске парламента?

— Чрезвычайно нервной, тяжелой и беспокойной. Некоторые под давлением Кремля стали сдавать свои мандаты и уходить. Мы их без разговоров отпускали, исключая из депутатского корпуса. Они, кстати, этим были недовольны, но съезд решил поступать именно так. По-моему, ушло человек 40—45, не больше — в основном те, кто занимал какие-то должности и хотел их и впредь сохранить. Некоторые потом приходили к моим заместителям, чтобы забрать заявления.

Съезд начался с того, что спикер Совета республики Соколов выступил и сказал, вот, мол, Руслан Имранович повинен в том, что дело дошло до таких последствий, так что давайте снимем его с должности. Я председательствовал на съезде и соответственно предложил голосовать за это предложение. Что тут началось! Некоторые депутаты прямо обвинили Соколова в измене и потребовали его переизбрать. Депутаты квалифицировали эту атаку на меня как способ обезглавить Верховный Совет и нейтрализовать его антиельцинскую активность. Соколова поддержали лишь несколько человек. А у меня на мгновение мелькнула подлая мыслишка: хорошо бы отстранили! Я бы спокойно уехал домой, был бы оправдан и историей, и людьми, всеми этими и левыми, и правыми, — и со всех сторон! Говорил бы позже: меня с самого начала сняли с моего поста, что я мог сделать? Да, такая мысль мелькнула и тут же исчезла — я прекрасно знал, что тогда кроме меня организовывать сопротивление произволу было некому.

— В успехе не сомневались?

— Сомнения, конечно, были, но я был уверен в победе парламента. Впрочем, я уже тогда подозревал, что Руцкой может испортить нам все дело: на нем замыкалось очень много сложнейших вопросов. Когда его незаконно, по сфабрикованному делу, еще летом изгнали из Кремля, то он расположился в Белом доме. Дело было в том, что по договоренности с Ельциным в Белом доме было два резервных кабинета — для него и для вице-президента, а в Кремле у меня был свой кабинет. Так вот, Руцкой со всей своей свитой, не спрашивая меня, обосновался в парламентском дворце как в собственных апартаментах. Я его тогда пригласил и говорю: «Александр Владимирович, кто вам позволил распоряжаться здесь как в собственном доме? Забирайте все свои вещи и уходите». Он побежал к депутатам, начал жаловаться на меня. Пришла ко мне целая делегация. Когда мне намекнули, что я струсил, то я дал слабинку. Не надо было ему позволять оставаться в нашем здании — я всегда чувствовал, что от него исходят угроза и провокация. Помнится, я ему даже предложил поехать в отпуск за счет Верховного Совета. Говорил: «Уезжайте, а я попробую уладить отношения с Ельциным». Куда там! Отказался категорически.

Вселение в Белый дом Руцкого многих в Кремле очень напугало: им везде мерещились заговоры. Они тут заподозрили, что Хасбулатов в союзе с Руцким чего-то затевают. Дальше — хуже. Сняли министров Баранникова и Дунаева — они тоже прибежали к депутатам искать защиты. А что мне было затевать? У меня было мало власти? Да больше, чем у президента! Просто у всех этих Бурбулисов, Полтораниных и иже с ними помощников и советчиков Ельцина была ярко выраженная склонность к провокациям, склокам и интригам — они постоянно внушали Ельцину, что кто-то затевает против него заговоры. Конечно, они чувствовали свою несостоятельность как политиков. Все битвы, развязанные ими против Верховного Совета, они проигрывали с треском, на смех публике. Один их бывший советник, помню, в «Известиях» написал, адресуя правительству: «Зачем вы ввязываетесь в борьбу с заведомо более сильным противником, зная, что проиграете?» В такой обстановке, конечно, приход в Белый дом Руцкого, а затем и экс-министров усилил их подозрения и, видимо, заставил прибегнуть к последнему средству.

Думаю, сыграло и то, что Ельцина мощно поддержал Гельмут Коль. Ельцин согласился досрочно вывести войска из Восточной Германии, причем в чистое поле, без всяких компенсаций и предоставления жилья. Он даже отказался от долгов, которые ФРГ должна была выплатить России, в том числе по экологическим вопросам, о которых, кстати, я сам договаривался с Колем. В общем, Ельцин полностью сдал российские позиции в Германии в обмен на поддержку со стороны Коля в противоборстве с парламентом. Коль же в свою очередь обратился к Клинтону, прося его также поддержать «друга Бориса».

Сыграло свою роль и то, что так называемые демократы превратили американскую миссию в Москве в свой антипарламентский клуб. И вообще едут на Запад — дискредитируют парламент: мол, сталинист Хасбулатов только и мечтает вернуть казармы, лагеря, ГУЛАГи и т. д. Это была грязная пропаганда, за нее надо было преследовать в уголовном порядке. Помню, даже советник посольства США, одна симпатичная женщина, мне как-то сказала: «Руслан Имранович, почему вы в суд-то не обратитесь?» Я ответил, что это бессмысленно: суд они давным-давно прикормили, коррумпировали, подкупили. Плюс с мая 1993 года прибыл новый посол Америки, Пикеринг, занявший публично антипарламентскую позицию вопреки всем нормам международного права и дипломатической традиции. Он координировал действия всех сил, выступавших против Верховного Совета. В общем, это был полноценный международный заговор против парламентарной демократии.