Итальянское Возрождение - [243]

Само собой понятно, что эта смелая программа, в которой религии и церкви не отведено никакого места, а социальные мероприятия чрезвычайно радикальны, была совершенно нереальна в условиях упадка и разложения дряхлой Византийской империи. Но итальянским гуманистам, которые с нескрываемым восхищением смотрели на приехавшего из Греции старого, почти античного мудреца, слушали его странные речи, программа эта не могла не показаться диковинной, новой и важной. Понятно, что как сам Плифон, так и его ученики, оставшиеся в Италии, в первую очередь Виссарион Никейский (о его деятельности речь будет идти ниже), в значительной мере повлияли на дальнейшее развитие культуры Италии, и в первую очередь Флоренции, где Плифон провел большую часть своего пребывания на Западе и где почва была наиболее подготовленной для восприятия его учения.

Увлечение греческим языком, греческими книгами, греческой культурой еще больше увеличивает число гуманистов различных профилей: как специалистов филологов, историков, философов, так и просто любителей, совмещающих повседневные занятия торговлей, банковскими операциями или обработкой шерсти с собиранием и чтением латинских и греческих рукописей, диспутированием, писанием элегантных и ученых писем.

Среди первых гуманистов-специалистов особенно выделяется Поджо Браччолини (1380–1459)[382] (илл. 35). Сын скромного тосканского аптекаря Поджо начал свою деятельность как провинциальный писец и нотариус, основы гуманистической науки и греческий язык освоил самоучкой, не без трудностей вступил в кружок, группировавшийся вокруг Салутати, и вскоре занял среди флорентийских гуманистов одно из ведущих мест. Как папский секретарь, активный участник Констанцского Собора, Поджо совершает ряд поездок по странам Западной Европы (включая Англию), всюду со страстью занимаясь поисками старых рукописей, содержащих сочинения классиков. Результатами этих поездок были находки ряда ранее неизвестных текстов, среди них такие значительные, как «О природе вещей» Лукреция и «Наставления в ораторском искусстве» («Institutio Oratoria») Квинтиллиана. С 1453 г. и почти до самой смерти (в 1459 г.) Поджо занимал (вслед за Салутати, Бруни и Марсуппини) должность канцлера Флорентийской республики.

Литературная деятельность Поджо велика и разнообразна. Как большинство гуманистов, он начал с переписки со своими единомышленниками, друзьями и врагами. Эта переписка огромна, причем некоторые письма по своей литературной обработке и глубине являются, собственно говоря, серьезными трактатами. Так, широко известны были два его письма, относящиеся ко времени Констанцского Собора. Первое, обращенное 16 января 1415 г. к Никколо Никколи, посвящено описанию веселого посещения горного курорта Бадена. Легкой, свободной латынью, точно передающей вполне современные мысли и переживания, Поджо описывает приятное путешествие, совершенное группой достаточно легкомысленных церковников через красивые местности, прибытие в курорт, лечебные ванны, которые принимают разделенные только низенькой перегородкой обнаженные мужчины и женщины. «Ничего не существует столь трудного, — пишет автор, — чтобы при их нравах не стало легким. Как будто они сошлись в государстве Платона, чтобы все было общим, они рьяно следуют за его предписаниями, даже не зная его ученья… Приятнейше видеть девушек, уже созревших для замужества, в возрасте полного расцвета, с прелестными и веселыми лицами, поющими, подобно богиням, плавающими в воде, скинув свои весьма легкие одежды, так что ты сочтешь каждую из них второй Венерой. Более состоятельные семейства имеют особые бассейны, в которых красивые девушки и дамы в ярких легких купальных костюмах танцуют, поют, играют, под восхищенными взорами смотрящих на них с балконов и галерей зрителей. Устраиваются пиры в воде, при которых кушанья и напитки размещаются на плавучих столах. После купанья устраиваются новые игры — в мяч и другие на прохладном берегу реки. Всюду царствует полная свобода и ничем не стесняемая веселость»[383]. «Я все это сообщаю, — замечает Поджо, — чтобы ты уразумел, каковы эти последователи ученья Эпикура. И я полагаю, что это место и есть то, в котором был создан первый человек, и которое евреи называют Галидон, т. е. сад наслаждений. Ибо, если наслаждение может сделать жизнь счастливой, то я не знаю, чего недостает в этом месте для совершенного и во всех отношениях законченного счастья»[384].

Более или менее несомненно, что в этом описании письма немало идеализации, что в действительности жизнь в небольшом германском курортном городке не была так безоблачно весела и прекрасна, но это делает письмо Поджо, может быть, еще более интересным. Оно рисует идеал счастливой жизни среди прекрасной природы в обществе беззаботных друзей и веселых, красивых и не слишком строгих женщин — идеал, характерный для гуманизма вообще и для Поджо в частности.

Второе письмо, написанное через несколько дней, представляет собой резкий и несомненно сознательный контраст с первым — оно посвящено описанию бесчеловечной казни в Констанце чешского реформатора и революционера, сподвижника уже казненного Гуса — Иеронима Пражского. Подробно, с живой симпатией к непримиримому врагу католической церкви, которая кормит автора, описывается продолжающийся почти целый год процесс Иеронима, его спокойные, умные, нередко злые ответы на вопросы, его мужественная защита всех погибших жертв мракобесия от Моисея, Христа, Сократа и Боэция и до Гуса, который «ничего не думал противного положениям церкви божией, но (выступал. —