Италия в Сарматии - [86]
Сложившиеся в Венгрии при Матиаше Корвине и Владиславе II формы визуализации власти средствами искусства, ориентированного на Италию, были, благодаря династическим связям королей из рода Ягеллонов и мобильности художников, перенесены в другие регионы Восточной и Центральной Европы, прежде всего в Польшу.
3. Краков как центр ренессансной традиции
Венгерский пример играл значительную роль для перемещения форм итальянской архитектуры в Краков. Венгерский опыт короля Сигизмунда I, получившего гуманистическое воспитание при дворе своего брата Владислава в Буде, создал основу для его представлений о репрезентации королевской династии Ягеллонов на польском троне. Как показали новейшие исследования, замок в Вавеле стал главным объектом, демонстрировавшим амбиции этой новой династии[644]. Происходило это в своего рода соперничестве с династией Габсбургов, с которой Ягеллоны имели близкие родственные связи. Строительство началось после пожара старого готического замка в 1499 году, во время недолгого правления брата Сигизмунда, Александра (1501–1506), с западного и северного флигелей. Западный фигель Вавельского замка был предназначен для покоев королевы-матери Элизабет Габсбург. Начатое строительство продолжил король Сигизмунд (1506–1548). С 1506 по 1516 год работы велись под руководством итальянского архитектора Франческо да Фиренце (или Франческо Флорентино) с помощниками, приехавшими в Польшу из Венгрии. Он же завершил западный и северный флигели и создал общий план замка с внутренним двором, обрамленным лоджиями. Флорентино оформил также надгробный памятник умершему в 1501 году королю Яну Альбрехту, причем надгробная плита, изготовленная, по-видимому, Йоргом Хубером из Пассау, в 1502–1503 годах была вставлена в новое, сделанное им, обрамление в виде триумфальной арки, украшенной тонкой ренессансной орнаментикой с триумфальными паноплиями. Подобные элементы декора встречаются и в обрамлении окон замка. Эта форма надгробия, происходившая из флорентийской архитектуры, была в то время совершенно новой и в Италии[645]. Сравнить надгробие Яна Альбрехта можно с надгробным памятником кардиналу Португалии в церкви Сан Миньято аль Монте во Флоренции.
Для перестройки северного и восточного флигелей король Сигизмунд пригласил других архитекторов. В их числе были мастер Бенедикт, происходивший из Верхней Венгрии, и итальянец Бартоломео Береччи. Характерно разделение полномочий: планирование и оформление частных покоев короля возлагалось на мастера Бенедикта, создавшего, особенно в оформлении порталов, оригинальный симбиоз из позднеготических и ренессансных форм, а представительские помещения и капелла Сигизмунда были выполнены итальянцем в формах раннего ренессанса[646].
После смерти Флорентино (он скончался в Кракове в 1516 году) руководство мастерской на холме Вавель принял на себя Бартоломео Береччи (ок. 1480–1537). Береччи, происходивший из флорентийской семьи художников, приехал в Краков около 1516 года[647]. К числу его работ, выполненных на заказ, относится в первую очередь капелла Сигизмунда (она единственная – подписная), а также несохранившаяся капелла епископа Краковского и вице-канцлера Петра Томицкого (1464–1535) в Краковском соборе. В остальном об этом, несомненно значительном, архитекторе и скульпторе не известно никаких подробностей, кроме того, что он был родом из Понтассьеве под Флоренцией и оказался в Польше, поработав предварительно в Венгрии[648]. Еще под руководством Флорентино возникли трехэтажные лоджии внутреннего двора, которые после разрушительного пожара 1537 года достраивал и перестраивал Береччи, а после смерти архитектора – его последователи и ученики[649]. Форма лоджий, а особенно их вытянутые в высоту колонны, напоминают своей гибкостью «готическое Возрождение» Брунеллески. На верхнем этаже колонны имеют двойную высоту и «связаны» кольцом в середине. Это необычное решение, возникшее, вероятно, вследствие необходимости декорировать более высокий этаж замка, служивший представительским целям, противоречит антикизированному характеру обрамления окон и карнизов.
Сигизмундова капелла в Вавельском соборе, Краков
Капелла кафедрального собора (1517–1533), предназначавшаяся Сигизмундом I в качестве надгробной часовни для его первой жены, Барбары Заполья, и вскоре преобразованная в фамильный мавзолей династии Ягеллонов, повторяет тип центрально-купольной капеллы, возникший именно тогда в Тоскане и в Риме, а также использует итальянские формы декора.
В построенной по плану греческого креста капелле с восьмиугольным барабаном, на котором покоился кессонированный купол, находился надгробный памятник королю в виде лежащей фигуры. Позже, после включения надгробия Сигизмунда Августа, он был перестроен в двойной. Надгробный памятник, а также фигуры святых-заступников (Петр, Павел, Сигизмунд, Иоанн Креститель, Венцеслав, Флориан) и рельефы в тондо (четыре евангелиста, Давид и Соломон) выполнены из красного мрамора, доставленного из Венгрии между 1525 и началом 1528 года. Бронзовые фигурки ангелочков были изготовлены в 1526 году, рельеф с Мадонной и Младенцем над королевским надгробием – в 1531-м. В июне 1526 года Береччи получил вознаграждение за модели и чертежи для шести тондо, а 6 февраля 1529-го датирован заказ на мраморные скульптуры, т. е. на памятник и шесть статуй святых.
Известный историк науки из университета Индианы Мари Боас Холл в своем исследовании дает общий обзор научной мысли с середины XV до середины XVII века. Этот период – особенная стадия в истории науки, время кардинальных и удивительно последовательных перемен. Речь в книге пойдет об астрономической революции Коперника, анатомических работах Везалия и его современников, о развитии химической медицины и деятельности врача и алхимика Парацельса. Стремление понять происходящее в природе в дальнейшем вылилось в изучение Гарвеем кровеносной системы человека, в разнообразные исследования Кеплера, блестящие открытия Галилея и многие другие идеи эпохи Ренессанса, ставшие величайшими научно-техническими и интеллектуальными достижениями и отметившими начало новой эры научной мысли, что отражено и в академическом справочном аппарате издания.
Валькирии… Загадочные существа скандинавской культуры. Мифы викингов о них пытаются возвысить трагедию войны – сделать боль и страдание героическими подвигами. Переплетение реалий земного и загробного мира, древние легенды, сила духа прекрасных воительниц и их личные истории не одно столетие заставляют ученых задуматься о том, кто же такие валькирии и существовали они на самом деле? Опираясь на новейшие исторические, археологические свидетельства и древние захватывающие тексты, автор пытается примирить легенды о чудовищных матерях и ужасающих девах-воительницах с повседневной жизнью этих женщин, показывая их в детские, юные, зрелые годы и на пороге смерти. Джоанна Катрин Фридриксдоттир училась в университетах Рейкьявика и Брайтона, прежде чем получить докторскую степень по средневековой литературе в Оксфордском университете в 2010 году.
Основание и социокультурное развитие Санкт-Петербурга отразило кардинальные черты истории России XVIII века. Петербург рассматривается автором как сознательная попытка создать полигон для социальных и культурных преобразований России. Новая резиденция двора функционировала как сцена, на которой нововведения опробовались на практике и демонстрировались. Книга представляет собой описание разных сторон имперской придворной культуры и ежедневной жизни в городе, который был призван стать не только столицей империи, но и «окном в Европу».
«Медный всадник», «Витязь на распутье», «Птица-тройка» — эти образы занимают центральное место в русской национальной мифологии. Монография Бэллы Шапиро показывает, как в отечественной культуре формировался и функционировал образ всадника. Первоначально святые защитники отечества изображались пешими; переход к конным изображениям хронологически совпадает со временем, когда на Руси складывается всадническая культура. Она породила обширную иконографию: святые воины-покровители сменили одеяния и крест мучеников на доспехи, оружие и коня.
Литературу делят на хорошую и плохую, злободневную и нежизнеспособную. Марина Кудимова зашла с неожиданной, кому-то знакомой лишь по святоотеческим творениям стороны — опьянения и трезвения. Речь, разумеется, идет не об употреблении алкоголя, хотя и об этом тоже. Дионисийское начало как основу творчества с античных времен исследовали философы: Ф. Ницше, Вяч, Иванов, Н. Бердяев, Е. Трубецкой и др. О духовной трезвости написано гораздо меньше. Но, по слову преподобного Исихия Иерусалимского: «Трезвение есть твердое водружение помысла ума и стояние его у двери сердца».
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Книга представляет собой очерк христианской культуры Запада с эпохи Отцов Церкви до ее апогея на рубеже XIII–XIV вв. Не претендуя на полноту описания и анализа всех сторон духовной жизни рассматриваемого периода, автор раскрывает те из них, в которых мыслители и художники оставили наиболее заметный след. Наряду с общепризнанными шедеврами читатель найдет здесь памятники малоизвестные, недавно открытые и почти не изученные. Многие произведения искусства иллюстрированы авторскими фотографиями, средневековые тексты даются в авторских переводах с латыни и других древних языков и нередко сопровождаются полемическими заметками о бытующих в современной истории искусства и медиевистике мнениях, оценках и методологических позициях.О.
Как архитектору приходит на ум «форма» дома? Из необитаемых физико-математических пространств или из культурной памяти, в которой эта «форма» представлена как опыт жизненных наблюдений? Храм, дворец, отель, правительственное здание, офис, библиотека, музей, театр… Эйдос проектируемого дома – это инвариант того или иного архитектурного жанра, выработанный данной культурой; это традиция, утвердившаяся в данном культурном ареале. По каким признакам мы узнаем эти архитектурные жанры? Существует ли поэтика жилищ, поэтика учебных заведений, поэтика станций метрополитена? Возможна ли вообще поэтика архитектуры? Автор книги – Александр Степанов, кандидат искусствоведения, профессор Института им.
«В течение целого дня я воображал, что сойду с ума, и был даже доволен этой мыслью, потому что тогда у меня было бы все, что я хотел», – восклицает воодушевленный Оскар Шлеммер, один из профессоров легендарного Баухауса, после посещения коллекции искусства психиатрических пациентов в Гейдельберге. В эпоху авангарда маргинальность, аутсайдерство, безумие, странность, алогизм становятся новыми «объектами желания». Кризис канона классической эстетики привел к тому, что новые течения в искусстве стали включать в свой метанарратив не замечаемое ранее творчество аутсайдеров.
Что будет, если академический искусствовед в начале 1990‐х годов волей судьбы попадет на фабрику новостей? Собранные в этой книге статьи известного художественного критика и доцента Европейского университета в Санкт-Петербурге Киры Долининой печатались газетой и журналами Издательского дома «Коммерсантъ» с 1993‐го по 2020 год. Казалось бы, рожденные информационными поводами эти тексты должны были исчезать вместе с ними, но по прошествии времени они собрались в своего рода миниучебник по истории искусства, где все великие на месте и о них не только сказано все самое важное, но и простым языком объяснены серьезные искусствоведческие проблемы.