История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой - [61]
– Ценци, – скомандовал Рудольф, – поиграй немного с хозяином.
Она послушно расстегнула моему отцу брюки, и я увидела, как ловко она выловила лосося и как поглаживала его, затем добавила к этому ещё и яйца и нежно потёрла их. При этом она смотрела отцу прямо в лицо и смеялась.
– Если вы желаете отсношать Ценци, прошу вас… с удовольствием вам позволяю… – воскликнул Рудольф, – это всего лишь ответный подарок, господин сосед.
Мой отец предоставил Ценци и дальше начищать себе штык и ничего не ответил.
– Ценци, – приказал Рудольф, – хозяин может тебя отпудрить, понятно?
Ценци по-своему истолковала эти слова и, подняв юбки, собралась, было, устроиться на коленях моего отца.
– Ценци, – строго прикрикнул Рудольф, – что делают в первую очередь?
Она проворно опустилась на колени, и длинная сосиска, торчавшая из штанов, в мгновение ока полностью исчезла у неё во рту.
Рудольф поднялся из-за стола:
– В таком случае я оставляю её вам, господин сосед, – проговорил он, – а Пеперль забираю с собой, вы не против?
Мой отец только утвердительно кивнул головой.
Однако Рудольф ещё раз подошёл к нему.
– Прекрати-ка пока лизать, Ценци, – сказал он.
Она остановилась и посмотрела на него.
– Слушайте внимательно, господин сосед, – повторил Рудольф. – Я оставляю вам Ценци, и вы сношаете Ценци, а я увожу с собой Пеперль и сношаю Пеперль.
– Да идите же, наконец, – пропыхтел отец, поднялся на ноги и грубо швырнул Ценци на кровать. Она громко расхохоталась. Но он бросился на неё, и она с юркостью угря мгновенно наставила его на правильный путь. Мы видели, как он принялся наносить удары, и услышали, как Ценци при этом нашёптывала:
– Только хорошенько сношай… только хорошенько отпудри… как следует… сде-ла-ешь, да-а?
Рудольф внезапно пришёл в возбуждение и я тоже.
– Ага, коль так, – сказал он, – тогда и нам тоже стесняться особенно нечего.
С этими словами он бросил меня на другую кровать, сам лёг сверху, и я приняла его удары.
Получился великолепный квартет.
Отец басил, тяжело дыша:
– Давай сюда титьки… так… старательней жопой подмахивай… вот так хорошо…
Рудольф пыхтел:
– Едрёна вошь… вот это здорово… такое мне нравится… только не торопись, у нас море времени.
Я визжала:
– У меня подкатывает… у меня подкатывает… отец… Рудольф… у меня подкатывает.
А Ценци шепеляво присюсюкивала:
– Ах… трахай меня… сделай мне ребёнка… трахай меня… да… откуси мне титьку… откуси мне титьку… Рудольф… он меня сношает… он сношает меня…
Отец и Рудольф брызнули один за другим, и их рык, стоны, предсмертный хрип и сопение слились в единый хор с визгом, вздохами и охами моими и Ценци и со страшным скрипом обеих кроватей.
Когда мы кончили, Рудольф крикнул своей Ценци:
– Пойдём, спать пора…
Та вывернулась из-под моего отца, и Рудольф сказал на прощание:
– Да, господин сосед, второй номер каждый исполнит уже со своей.
Мой отец без промедления перекочевал ко мне и тут же взялся играть грудями, а я стремилась снова поставить во весь рост его меньшого братца, свою постельную затычку.
Поскольку сделать это сразу никак не удавалось, я прибегла к приёму, которому недавно научил меня Рудольф. Я сделала ему на лицо компресс из своего паштета и взяла его стебель в рот как освежительный леденец, и позднее, когда мы наслаждались плодами подобной кулинарии, и я уже смогла перевернуться, чтобы расположиться под отцом, мы услышали донесшийся из кухни голос Ценци:
– Трахай меня… Руди… трахай меня… ты делаешь это лучше всех… ах, Руди… Руди… как много членов уже перебывало во мне… но ты делаешь это лучше всех… трахай ещё… так… так… вынимай… заводи… а-а… а-а… я исполню всё, что ты хочешь, Руди…
А Рудольф сказал:
– Заткни пасть, глупая гусыня… подставь манду, как следует, и не мешай мне сношаться…
– Она это хорошо делала? – спросила я, когда отец начал наносить первые удары.
– Да… очень хорошо… она так тепло и так крепко сжимала его…
– Лучше меня? – спросила я и пустилась пританцовывать попкой.
– Нет… нет… ах… энергичней попкой… ещё энергичней…
А я в ответ:
– Трахай меня… Трахай меня… хорошо… так… ты делаешь это лучше всех…
Этому я только что научилась у Ценци.
Отныне Ценци просто осталась жить с нами. Она спала с Рудольфом на кухне, а днём расхаживала по моей комнате, раскачивая своими остренькими грудями. Она была неприятна мне. Однако, очень желая понравиться, держалась со мной всегда так приветливо и так терпеливо и послушно подлаживалась во всём, что я вскорости к ней привыкла. Иногда она спала с отцом, и в такие ночи я ложилась с Рудольфом. Отец и Рудольф отлично уживались друг с другом и по настроению делили нас между собой. Теперь Рудольф никогда не проводил половой акт наскоро, ибо, оставшись без работы, ему некуда было торопиться. Он нередко целый день оставался дома, и тогда принимался сразу за нас обоих.
Однажды я возвращалась домой и, свернув под арку ворот, наткнулась на Ценци, которую как раз в этот момент схватил за грудь господин Горак. Я прошла мимо, Ценци крикнула мне «Сервус!», а Горак даже не обратил на меня внимания.
Наверху Рудольф сидел в кухне.
– Ты не видела Ценци? – спросил он меня.
Я не упустила случая подложить ей свинью и сказала:
Данная книга является продолжением истории жизни знаменитой венской проститутки Жозефины Мутценбахер в ее зрелые годы. Говорят, что когда Жозефина Мутценбахер умерла, за ее гробом следовала шестикилометровая процессия, не исчерпавшая и четверти ее любовников.Под псевдонимом автора этой книги скрывается австрийский писатель Феликс Зальтен – автор всемирно известной сказки «Олененок Бемби» и многих других детских и взрослых книг.Эта книга, как и трилогия в целом, адресована искушенному читателю не моложе 18 лет.
Данная книга рассказывает о жизни дочери знаменитой венской проститутки Жозефины Мутценбахер. Под псевдонимом автора этой трилогии скрывается австрийский писатель Феликс Зальтен – автор всемирно известной сказки «Олененок Бемби» и многих других детских и взрослых книг.Эта книга, как и трилогия в целом, адресована искушенному читателю не моложе 18 лет.
Мечты амбициозного музыканта Кирилла разрушены вдребезги. В период, когда все кажется особенно блеклым, главный герой, по чистой случайности, спасает жизнь очень влиятельного, харизматичного, но в то же время абсолютно безумного человека. В благодарность мужчина хочет вытащить Кирилла из серости будней. Адреналин, страсть, новые эмоции. Кирилл вновь находит себя. Но лишь до того момента, пока он не встречает Еву. Женщину, которая хочет видеть весь мир в огне...
Аэрон, бессмертный воин, считает, что не нуждается в плотской любви. Поэтому когда-то в порыве самоуверенности он бросил Кроносу, Верховному богу титанов, дерзкий вызов, прося ниспослать ему такую женщину, которой придется добиваться. И вот уже несколько недель Аэрон ощущает беспокойство из-за Оливии, которая появилась около него столь внезапно. Ангел она или демон, какую угрозу несет в себе? Оливия клянется, что она падший ангел, что отказалась от бессмертия, потому что ей приказали расправиться с Аэроном, а она не может не только обезглавить его, но и причинить ему малейшую боль.
Дима прочитал или увидел мысли на моем лице, потому что одну руку убрал от овощей и схватил ею меня за попу, пододвигая к себе ближе. А я не сопротивлялась когда поцеловали за ушком, и когда, рука, пощупав бедра, скрытые только шортами переместилась вдоль талии на грудь и смяла, я совсем не сопротивлялась. Ни капельки! К тому же, не забывала один момент — в правой руке у мужчины нож!!! Погладила пальчиками Диме подбородок, почувствовала легкую щетинку. Он не брился эти пару дней, от этого сразу казался «взрослым», грозным, типичный бандит из боевиков, оставалось сигарету в зубы и запах перегара добавить. — Мурррр, — призывно мяукнула, прикрыв глаза. — Кису… надо… отодрать! — расслышала рык уже отнюдь не котика на ухо, а скорее зверя.
— Я не ожидала, Альбус, — начала МакГонагалл, когда дверь за студентками закрылась. — Что Грейнджер сможет попасть в эти цепкие лапы судьбы. — Что поделаешь, Минерва. Каждый из нас когда-то делает шаг ко взрослой жизни, — спокойно произнёс Дамблдор со своего портрета. Он уже отложил свитки и смотрел в сторону директора. Его очки-половинки лежали в его руках. — Просто кто-то делает это позже, а кто-то — намного раньше положенного.
— Любуешься? — голос Эриндела заставляет вздрогнуть от неожиданности. — Да, — Тиннар произносит это очень хрипло и через силу. — Мальчик очень красив. И не менее опасен… — Можно подумать, что мы с тобой — две невесты на выданье! — Ну, мы-то нет, а вот его удар был для меня полной неожиданностью. — Он больше не ударит так — он знает, насколько это больно. — И он не пугает тебя этими силами? — Нет. Он — словно цветок на вершине горы — помнишь, эдельвейс-очень хрупкий, но выживает там, где другие просто замерзают.
Большими пальцами он старательно попытался убрать слёзы. Девушка всё также стояла, не двигаясь. Она замерла и была похожа на статую. Ангел. Оскверненный, но такой прекрасный ангел.