История жизни, история души. Том 2 - [144]

действующих) целы иконостасы, иногда и росписи. И в ближайших и в дальних окрестностях есть что смотреть, и не мудрено добираться...

Погода, в общем, стояла не ахти, холодновато, пасмурновато было. Такое уж лето нынче везде, кроме Прибалтики!

Тут, в Тарусе, распогодилось было дня три тому назад, а сегодня вновь навалились тучи; Бог даст не навсегда.

Ваше письмо о маминых (письмах), дожидавшееся моего возвращения из мест не столь отдалённых (Котлас, в частности, очень памятен мне по тем временам!), очень обрадовало меня; именно мне было трудно делать эту подборку¹, зная мамино отношение к нераз-глашаемости писем; вернее, к их неприкасаемости. Как трудно мне живётся в век любителей посмертных сюрпризов, кабы Вы знали. Впрочем — знаете. Поездка по Двине была интересна, но, в общем, утомительна, т. к. донельзя плохо организована — Ленингр. тур. бюро. Кормили же, под влиянием близости Котласа, почти как заключённых. Но русский человек кроток — всё стерпит и всё сожрёт, хотя и продырявил все свои карманы ношением кукишей в них.

Вышел седьмой № «Прометея» с «Натальей Гончаровой»², увы, безобразно иллюстрированный репродукциями гончаровских рисунков к детской книжечке³ — вместо всего, о чём говорит М<арина> Ц<ветаева>. Аня, верно, уже/послала Вам этот номер. — О мамином Бальмонте⁴ напишу Вам в след<ующем> письме, я счастлива, что Вы за него взялись⁵. Дай Бог!

Всего, всего самого доброго.

ВашаАЭ

' Речь идет о публикации А.С. «Из писем Марины Цветаевой» (Новый мир. 1969. № 4).

² В № 7 альм. «Прометей» за 1969 г. опубликован очерк М. Цветаевой «Наталья Гончарова. Жизнь и творчество».

³ Репродукции рисунков Н. Гончаровой к кн. Н. Кодрянской «Сказки» (Па риж, 1950).

⁴ О дружбе М. Цветаевой с К. Бальмонтом в послереволюционной Москве и в эмиграции А.С. написала в своих «Страницах воспоминаний» (T. III. наст. изд.).

⁵ Видимо, В.Н. Орлов написал А.С. о том, что в Большой серии «Библиотеки поэта» должен выйти том стихотворений Бальмонта.

Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич

17 сентября 1969

Дорогие Лиленька и Зинуша, пользуюсь оказией (соседка едет в Москву), чтобы послать привет из уже вновь запасмурневшей Тарусы — Болшевской обители. Несколько прошедших дней бабьего лета были чудесны, и я, кажется, только и делала, что радовалась на них; но уже вчера подлые ноги возвестили перемену погоды, начав болеть и ныть, как у старого ветерана, израненного в боях! <...> Ада, вероятно, сегодня побывала у вас и привезла кое-какие скромные гостинцы к завтрашнему дню, который я тут проведу тихонечко одна, в ежедневных делах и ежедневных мыслях. Несмотря на очередную отдалённость, завтра, конечно, буду с вами и у вас, пусть незримо — подобно воздуху, который невидим, но — сущ. Всё равно попразднуем, Бог даст, все наши праздники, когда соберёмся в Москве.

Е.Я. Эфрон. Конец 1960-х

Каждый осенний день я живу, переживаю в отдельности, не как часть (недели, месяца, года) — а как некое целое, как некую 24-часовую жизнь, длящуюся с данного утра до данного вечера и с данного вечера до следующего утра — утра следующей жизни! И эта жизнь в миниатюре радостна мне, хотя, естественно, не каждый день, далеко не каждый! полон радостными событиями или обходится без тех или иных неприятностей...

Ещё неистощимо цветут георгины, старые побеги настурций и душистого горошка рождают всё новые и новые бутоны, и вновь откуда-то возникают пчёлы, бабочки и кузнечики, и орут (на дождь) вороны, и щебечут - к хорошей погоде - синицы, и косые жаркие лучи пробиваются сквозь бегущие с запада облака...

Крепко целую и люблю вас обеих, жду весточки о том, как провели именинный день; главное — будьте здоровы!

Ваша Аля

П.Г. Антокольскому

16 октября 1969

Дорогой мой Павлик, большой и сияющей радостью стала мне Ваша повесть временных лет¹ — уж простите за стёртость моих прилагательных! Удивительной чистоты, горной и горней высоты, горного и горнего воздуха книга. И что особенно трогает меня, так издавна всё помнящую — (и Вас, как будто сегодня, а не десятилетия (почти столетияI) тому назад!), — что особенно трогает, так это — юность Вашей мудрости — Ваше собственное поэтическое и человеческое свойство. Ни тени старости в Вашей печали, в Вашей любви, ни морщинки на душе, ни согбенности никакой! Распрямленность, расправленность, мускул! Ну что же это за чудо, ну что же это за прелесть — эта Ваша альпийскость в нынешней равнинности жизни, и лёгкий, горский Ваш шаг в таком плоскостопом мире! Милый мой, простите мне вопиющее убожество этих спешных строк, если бы я умела писать, то - писала бы, а вот - не пишу. Но - читать я умею.

Крепко обнимаю Вас, всегддлюблю и всегда рада, что Вы — есть! Дай Вам Бог!

Ваша Аля

' См,: Антокольский П.Г. Повесть временных лет. Поэмы и стихотворения. М., 1969.

С.Н. Андрониковой-Гальперн

28 октября 1969 (день Вашего рождения)

Дорогая моя Саломея, ну какая же Вы прелесть! Я только ахала, читая Ваше письмо и — радовалась, хотя, казалось бы, чему там радоваться, когда оно о слепоте, глухоте и всяческой маяте! Но Ваша «не-поддаваемость», несгибаемость, Ваша мускулистость душевная и — полнейшее отсутствие «возрастных» добродетелей — из них первейшая - смирение, скажем! — не просто радуют, а буквально