История жизни, история души. Том 2 - [133]

² Эпиграф к стих. М. Цветаевой 1913 г. «Аля» («Аля! Маленькая тень...») (I, 180).

³ Речь идет о Екатерине Исааковне Еленевой (урожд. Альтшуллер, 18971982).

В.Н. Орлову

17 марта 1968

Милый Владимир Николаевич, так и остался нераспечатанным «Ваш» коньячок, к<отор>ый всё ждет, чтобы именно Вы его пригубили! так и стоят на книжной полке, рядом с прочими шедеврами, две бутылочки в «книжном переплете», когда-то принесённые Вами мне на новоселье! Это ещё когда надо было распить? Это ещё тогда надо было распить, когда вышел том «Библ<иотеки> поэта»! Это вон ещё когда надо было распить!!! А Вы всё мимо и мимо! Главное, что в последний Ваш приезд я в основном дома посиживала, препарируя Верлена; наши сдвоенные телефоны ни к чёрту не годятся, постоянно дают сигналы «занято»; у этих автоматов, верно, тоже по два выходных в неделю, не считая стольких-то нерабочих часов в сутки.

<...> Сейчас в театре (да и не только!) сложные времена. У нас в Москве бунтует «театр на Малой Бронной» - Ан<атолий> Эфрос со соратниками — и все прочие театры загудели¹. А что до «дамы-цензуры», то, насколько я соображаю, в ближайшие времена она лапу свою будет накладывать всё тяжелыпе. А что ей ещё делать? Вы м. б. не знаете, что у Цензуры есть святая покровительница, правда не православная, а католическая (православным как-то не свойственно даже помышлять о цензуре — это ведь грех! Помышляют и «критически осмысливают» её только еретики]). Зовут её св. Анастасия (Ste. Anasthasie) - атрибуты её - ножницы (у нас бы — топор!). Французские авторы (в т. ч. киношники и деятели театра) частенько поминают её в своих молитвах, хотя теоретически у них цензуры нет. Ну да ладно о ней. Слониму² я писала раза три за посл<едних> 2—3 года, всё по этому же адресу, что и Вы прислали, и ни ответа, ни привета. М. б. письма, впрочем весьма дискретные, не доходили, п. ч. я забывала свечу поставить Анастасии, а сам М<арк> Л<ьвович> персона не очень-то грата? А м. б. они не заставали его в Женеве? Он ведь обучает искусствам юных американок какого-то ам<ериканского> колледжа и то ездит к ним в Штаты, то они к нему в Европу. Ну, ещё раз напишу. Конечно, жаль, если цв<етаевские> материалы попадут (уж о «своём» архиве и не говорю) в Лен<инскую> Библ<иотеку>, а не в ЦГАЛИ; но — лишь бы сюда, в СССР, а не в США, с к<отор>ыми М.Л. так долго и прочно связан (и жил долго там - и потом всё рукописное так хорошо оплачивается там!).

С цв<етаевским> памятничком в Елабуге дело делается тихим шагом. Заказан он в Казани, обойдётся, верно, в литфондовскую сумму, а на перевозку, установку и пр. т. п. ещё надо будет подсобирать. У меня уже лежат 350 р. (от Павлика и А.А.). Ближе к делу м. б. и к Вашей помощи прибегну. Простите за «маракули» из-за спешки. Всего, всего самого доброго вам обоим. Весна не за горами — буду ждать вас в Тарусе!

ВашаАЭ

¹ Постановки «Трех сестер» А.П. Чехова в Драматическом театре на Малой Бронной (реж. А.В. Эфрос) и «Доходного места» А.Н. Островского в Театре сатиры (реж. М.А. Захаров) имели большой зрительский успех. Живое современное прочтение классики обеспокоило театральное чиновничество. Началась кампания «в защиту классического наследия». С «идейно-политической оценкой» этих спектаклей на московской партийной конференции выступила народная артистка СССР А. Степанова - секретарь партийной организации МХАТа им. М. Горького: «...Объективно получается так, что эти спектакли приобретают неверное идейное звучание» (Московская правда. 1968. 2 апреля). Спектакли были сняты.

²Марк Львович Слоним (1894-1976) - критик и литературовед, автор многих книг по истории русской литературы. С 1919 г. в эмиграции. Оставил воспоминания о М. Цветаевой, охватывающие период с 1922 по 1939 г.

Е.Я. Эфрон

21 мая 1968

Дорогая Лиленька, спасибо за открытку, которая очень быстро дошла и была первым милым приветом из Москвы; надеюсь, что эта моя весточка не застанет Вас там, что будете уже на даче; тем не менее пишу «на всякий случай». Мы с Адой всё ещё копаемся в доме и в огороде, но всё же проникаемся всем растущим, цветущим и поющим! ещё несколько дней — до начала школьных каникул и массового съезда дачников — будет у нас, вернее — вокруг нас — тишина и всяческое благолепие; с нашествием же нам подобных и не-подобных всё, увы, изменится — вплоть до цен на базаре, очередей в магазинах и прочих прелестей. Главное же - Таруса перестанет быть местом хоть отчасти уединённым. Растёт и сам город и летнее его население, природа перестаёт быть природой, а становится довеском к городу; и всё это — с молниеносной быстротой... Но эти дни ещё прекрасны, и как жаль, что домашняя и околодомашняя возня не позволяет побродить по пока ещё пустынному (за исключением выходных дней) - лесу, где уже, говорят, полно ландышей. Сейчас поздняя ночь, за окном заливаются соловьи и лягушки - и не мешают друг другу; всякое творение да славит Господа!

А.С. Эфрон в своём садике в Тарусе

Сирень цветёт, как сумасшедшая! Слишком быстро распускается, увы; мы приехали — она ещё чуть расцветала, а сейчас раскрылась до предела; у нас её целая стена вдоль забора, и когда смотришь с мезонина — действительно настоящее море — по-настоящему голубое! Ай-ай-ай, какая жалость, что вы этого всего не видите! А внизу, под этой голубизной, — яркие разноцветные тюльпаны и белые махровые, необычайно душистые нарциссы. Такая весна, что даже анютины глазки сильно, густо и глубоко пахнут фиалками! Впервые в жизни обоняю их (смешной глагол — «обонять»!) - причём пахнут только лиловые, а желтые, белые, вообще пестрые - только свежестью, как им и надлежит.