История жизни, история души. Том 1 - [15]

Твоя Алёнка

С.Д. Гуревичу

1 мая 1941

Родненький мой, вчера писала тебе целый день длинное письмо, сегодня перечла с утра пораньше, нашла слишком печальным, и сожгла в печке.

С праздником тебя, любимый мой! Это уже второй май вдали от тебя, а там будет и третий ноябрь. Сегодня я особенно помню то 1 мая, когда было холодно и дождливо, и на обратном пути с демонстрации ты кормил меня гадкими бутербродами с творогом, и мы смотрели на совсем новенькие пароходики с канала Москва-Волга, а потом сидели на скамеечке на бульваре, а потом ужинали, а потом тебе пришлось ещё раз поужинать, изображая аппетит, как впоследствии рассказывала Дина¹. Меня очень тронуло, между прочим, что и Дина и Ляля² полностью одобрили твой выбор, и подтвердили в один голос, хотя и в разное время, что ты действительно никого не любил до меня - ну, а если и любил, то совсем немножко. Несмотря на то, что сегодня мы не вместе, этот май для меня в миллион раз радостнее предыдущего: вчера я получила сразу - открытки и письма от мамы и Мура, и целых два письма от тебя (от 9-го и 20 марта). Меня ужасно злит, что письма так долго валяются на проверке, ведь это так легко организовать! Но и то спасибо, что получаешь их всё-таки, рано или поздно. Я так ждала, так заждалась весточки от тебя, что, получив сразу два письма, неожиданно расплакалась, и долго не могла ни начать читать, ни взглянуть на твои карточки. Удивительно, что в последнее время приятное заставляет меня больше страдать, чем неприятности, на которых я уже

натренировалась. Родненький мой, сперва отвечу на твои вопросы: денег можно присылать сколько угодно, на руки же выдается ежемесячно до 50 руб. Книги и журналы высылай мне, пожалуйста, на мой обычный адрес. Те 3 бандероли, что я получила, уже разошлись по рукам, и их читают с радостью много народа. Здоровье моё прилично, принимая во внимание условия, в которых я находилась в последнее время. Никаких серьёзных болезней у меня не обнаружено, а так - слаба, худа, костлява, и всё время простужаюсь. Простужена и сейчас, вчера Надежда Вениаминовна была освобождена ОТ работы, И, КЭК было

Капель перед арестом сказано выше, целый день писала тебе

письмо, упадочное главным образом из-за температуры. Ты и не надейся, Мулька мой, на то, что я самая умная и самая красивая. Ума у меня поубавилось, а насчёт красоты лучше и не говорить. Единственное достижение в этой области, это то, что я частично убедилась сединами. Это признак уже не ума, а мудрости, чем и сама утешаюсь, и тебе предлагаю. Мулька мой самый чудесный, если бы ты только знал, как я по тебе тоскую, хоть ложись и помирай . Ты пишешь о том, что любовь наша помогает нам держаться, ну вот, а мне нет. Мне кажется, что если бы не было у меня тебя, я бы легче со всем примирилась и была бы спокойнее и, следовательно, сильнее. Мулька мой, очень прошу тебя, не тревожься обо мне. Как я тебе уже писала, условия жизни и работы здесь очень приличные, и пока я нахожусь на этой командировке, значит всё в порядке. К сожалению, всегда существует возможность двинуться дальше на север, что меня, пока я окончательно не окрепла и не поправилась, мало привлекает. Мне так хочется быть здоровой и сильной, родненький, чтобы иметь возможность работать по-настоящему. В марте, в стахановский месячник, я была включена в список ударников на этот месяц, надеюсь со временем сделаться ударницей и на все месяцы года. Во всяком случае, норму перевыполняю регулярно, в этом месяце (т. е. за апрель) средний процент выполнения у меня 132%. Несколько дней я выполняла и на 200%, и выше, но быстро выдыхалась. Мулька мой, сейчас мне принесли ещё письмо от тебя, от 22-го марта, где ты пишешь, что выезжаешь ко мне чуть ли не на днях, а с тех пор прошло уже почти полтора месяца. Родной и любимый мальчик мой, температура моя опять полезла вверх, и от этого приятное и чуть томительное чувство, как в детстве. Если бы я сейчас была дома, ты бы возился со мной, и мне было бы так хорошо. На праздник нам дали конфет и печенья и 100 гр халвы. Халву я уже съела. На днях мы ездили с коллективом нашего клуба на другую командировку, на строительство большого моста. И эта небольшая поездка дала мне очень много. Когда мы выехали по дороге, которой ещё два года тому назад не было, из города, который ещё недавно не существовал, проехали сквозь тайгу, царствовавшую здесь испокон века, когда за каким-то поворотом возник, весь в огнях, огромный каркас огромного моста через огромную ледяную северную реку, мне стало хорошо и вольно на душе. Мне трудно выразить это словами, но в размахе строительства, и в этих огнях, и в отступающей тайге я ещё

Юлия Вениаминовна Капель.

сильнее, ещё ближе почувствовала Москву, Кремль, волю и ум вождя. И вот поэтому-то мне обидно, родной мой, что все мои силы ушли на никому не нужные беседы, когда они (силы!) так пригодились бы здесь, на севере. И ещё обидно мне на формулировку, с которой даже здесь не подступишься к какой-либо интересной работе. И вообще, если, по неведомым мне причинам, понадобилось посылать меня сюда, то зачем было вдобавок закрывать мне доступ к тому делу, к тем делам, где я была бы действительно полезна? Ну ничего, это - ещё одно лишнее испытание. Ленин сказал, что без малого не строится великое, и я утешаю себя, что и моя работенка тоже полезна. Ты только и думать не смей, родной мой, что я озлобилась или хотя бы обиделась - я не настолько глупа и мелочна, чтобы смешивать общее с частным, то, что, произошло со мной - частность, а великое великим и останется, будь я в Москве с тобой или в Княжпогосте без тебя. Но всё же, Мулька мой, хочу быть с тобой, и чем скорее, тем лучше. Вот я расскажу тебе когда-нибудь, как сильно я люблю тебя, как глубоко, и как трудно мне без тебя. Мы должны быть когда-нибудь очень счастливы, правда, родненький. Мулька, меня очень беспокоит, что ты всё собираешься ко мне, и всё не едешь. А ещё письма твои так долго лежат где-то, что разгадка этого промедления дойдёт до меня, очевидно, не скоро. Мальчик мой, как только ты молчишь - и не ты, а твои письма, я начинаю сходить с ума, сердиться, волноваться, и даже изредка огрызаться. Ты спрашиваешь, есть ли где хранить вещи. Здесь есть специальное помещение; но вообще говорят, что вещи здесь долго не живут. Пока что я лишилась только перчаток и частого гребешка, что можно легко пережить. Ты сам знаешь, что мне может быть нужно и приятно, во всём всецело полагаюсь на тебя. Ну, а если ты не сможешь привезти или прислать мне вещи, то тоже не беда. Мулька родной, ко всему, о чём тебе писала, прибавь ещё голубой пуховый берет и пару шёлковых чулок похуже (для подарка!). Сообрази так, Мулька, чтобы в том, что ты пришлёшь или привезёшь, было бы что