История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9 - [49]

– На чем?

– С помощью двух девиц, которых вы знаете.

– Кто они?

– Я вам ничего не скажу. Приходите ко мне ужинать, и вы их увидите. Вот мой адрес. Но вы оплачиваете ужин, потому что я небогат.

– Отлично. Я приду послезавтра, так как сегодня и завтра я занят.

– Не хотите ли дать мне денег сейчас, чтобы я был уверен?

– Охотно; но я не предполагал, что вы обнищали до такой степени. Вот шесть франков.

– Это слишком мало, если вы хотите хорошей еды.

– Я заплачу остальное после ужина. Прощайте.

Я знал этого человека как сомнительного персонажа. Он держал трактир в Венеции. Я бы не пошел туда, если бы не любопытство относительно двух девиц, которых я должен знать. Я пошел обедать к м-м д’Юрфэ и сразу после обеда отправился к Ла Кортичелли, чтобы ее утешить. Я нашел ее в кровати: она меня расстроила, показав свои болячки; я рассказал ей о том, что я для нее сделал, и дал ей квитанцию и письмо. Я сказал, что ей следует только взять фиакр и поехать туда одной, пообещав ей, что приду, чтобы ее повидать разок перед своим отъездом в Лондон и передать ей остальные сто экю, которых ей должно хватить, чтобы, вылечившись, ехать в Болонью. Благодарная, она сказала, что поедет туда завтра ночью, ничего не говоря своей служанке, что она пришлет кого-нибудь, чтобы забрать с собой мешок с несколькими рубашками и платьем, что у нее еще осталось, и попросила у меня еще два луи, чтобы выкупить из заклада некоторые свои безделушки. Обрадованный, что вытащил из беды Ла Кортичелли, я направился к м-м дю Рюмэн, которая на три недели распрощалась со всеми своими знакомствами. Это была женщина самых замечательных качеств, порядочная и вежливая в высшей степени, но имевшая столь странные привычки светской щеголихи, что часто заставляла меня смеяться от всего сердца. Она говорила о Солнце и о Луне, как будто это были владетельные персоны, с которыми она свела знакомство. Разговаривая однажды со мной о блаженстве избранных после смерти, она сказала, что на небесах блаженство душ должно состоять в том, что они любят Господа до безумия. Я принес ей всякие снадобья и травы для изготовления ароматов; я назвал ей необходимые псалмы; в восемь часов мы устроили небольшой ужин тет-а-тет, затем она приказала своей горничной нас запереть и дожидаться меня в десять часов, чтобы уложить спать в комнате на втором этаже, которую она велела для меня приготовить, и затем пустить меня к ней в пять часов утра. В половине десятого я сам поместил ее ноги в ванну с теплой водой, показал ей, как приготавливать ароматы в последующие дни, заставил ее произносить псалмы; затем я сам вытер ее ноги, посмеиваясь над ее благодарностями, и, отведя ее в постель, отправился сам спать, обслуживаемый ее горничной, молодой, славной и резвой, которая рассмешила меня, говоря, что раз я стал горничной ее хозяйки, справедливо, что она стала моей. Я хотел с ней пошалить, но она увернулась, говоря, что мне надо себя поберечь, чтобы быть бодрым в пять часов с ее хозяйкой. Она ошибалась.

На следующий день в пять часов я нашел мадам уже обувающейся, согласно инструкции. Мы прошли в соседнюю комнату, откуда можно было бы наблюдать восход солнца, если бы этому не мешал отель Буйон, но это было неважно. Она проделала свои моления с видом жрицы. После этого она села за свой клавесин, заверив меня, что ей очень затруднительно устраивать свои утренние процедуры три недели подряд в девять часов, так как она обедает только в два. Мы позавтракали в девять, и я оставил ее, пообещав увидеться перед своим отъездом в Лондон.

Я направился в отель Монморанси, чтобы одеться, и Клермон меня насмешил, рассказав, в какой тревоге пребывает мой брат из-за того, что я не пришел ночевать. Клермон меня причесывал, когда он вошел. Я живо вскочил, спрашивая: Париж или Рим, и он ответил: Рим. Я сказал ему подождать снаружи. Когда я оделся, я его позвал, и в этот момент вошел мой брат – художник со своей женой, которые сказали, что пришли пригласить меня на обед. Я тут же написал записку м-м д’Юрфэ, попросив у нее извинения за то, что не могу быть у нее сегодня, и сказал моему брату, что он пришел вовремя, чтобы присутствовать при наказании аббата, который, наконец, решился ехать в Рим тем способом, который я ему предписал. Я отправил Клермона в бюро Лионских дилижансов, чтобы взять и оплатить одно место; затем, менее чем в полчаса я вручил брату четыре векселя по пять луи каждый, один – для г-на Боно в Лион, другой – для г-на Цаппата в Турине, еще один – для Сасси, во Флоренции, и последний – для Беллони в Риме.

– Откуда мне знать, – говорит дурак, – что эти месье мне заплатят эти деньги, увидев эти записки?

– Если ты не уверен, оставь их мне, но насовсем. Ты всегда дерзок по отношению к своим благодетелям.

Приходит Клермон с оплаченным билетом на место в дилижансе, который выезжает завтра на рассвете. Я вручаю его ему и говорю «Прощай».

– Я могу пообедать с вами.

– Я этого не хочу. Иди обедать с Пассано, чудовище! Ты подписал свидетельство, что я подделыватель монет, и ты смеешь со мной разговаривать? Клермон, выставьте его за дверь.