История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9 - [45]

– Она не завела любовника?

– У нее было несколько, но она их всех растеряла и теперь несчастна.

Я пошел ужинать к моему брату, который жил у ворот С.-Дени, любопытствуя узнать, как он встретил аббата. Он был рад меня увидеть, так же как и его жена, и он сказал, что я вовремя приехал, чтобы убедить аббата, нашего брата, покинуть их дом по-доброму, так как иначе он решился выставить его за дверь.

– Где он?

– Сейчас ты его увидишь, так как мы садимся ужинать, и еда – это его главное занятие.

– Что он тебе натворил?

– Вот он спускается. Я сейчас все тебе расскажу в его присутствии.

Удивленный тем, что меня видит, и что я не обращаю на него внимания, он поздоровался и спросил, что я имею против него.

– Ты для меня чудовище. У меня есть письмо, которое ты написал Пассано. Я получаюсь, по твоему свидетельству, обманщик, шпион, фальшивомонетчик, отравитель.

Он ничего не отвечает и садится за стол. Мой брат при нем говорит мне следующее:

– Когда этот месье явился ко мне, я его встретил с удовольствием; моя жена была рада с ним познакомиться; я дал ему комнату здесь наверху и сказал, что мой дом – это его дом. После этого, чтобы расположить нас в свою пользу, он сказал нам, что ты – самый большой мошенник на земле, и, чтобы нас в этом убедить, рассказал о том, как он увез девушку из Венеции, чтобы жениться на ней в Женеве, явился к тебе в Геную со своей красоткой, оказавшись там без единой рубашки и в нищете. Это правда, сказал он, что ты сразу вытащил его из нищего состояния, одел и приютил; но ты предательски увел ее, присоединив к двум другим, что у тебя были, увез ее с собой в Марсель, спал с ней и с другой в ее присутствии, и, наконец, выгнал его из Марселя, дав ему, правда, несколько луи, но в грубой форме, в виде милостыни. Он закончил свою историю, сказав, что поскольку преступление, которое он совершил в Венеции, мешает ему туда вернуться, он нуждается в нас, пока не найдет способ содержать себя, используя свой талант и свои знания священника. Что касается таланта, он сказал, что может преподавать итальянский язык; мы над этим, однако, посмеялись, так как он не говорит по-французски и, я уверен, очень плохо знает итальянский. Однако мы остановились на квалификации священника, и моя жена поговорила на следующий день с г-ном де Санси, экономом здешнего клира, чтобы тот отвел его к архиепископу Парижа, который может, получив сведения о его добронравии, использовать его в своей епархии и в дальнейшем дать ему хорошую должность. Для этого следовало обратиться в церковь нашего прихода, и я поговорил с кюре Св. Спасителя, который пообещал мне отнестись к нему со всем почтением и предоставить ему сразу время дня, в которое тот сможет служить мессу, за что ему будет причитаться обычная милостыня в двенадцать су. Когда мы рассказали месье аббату, что здесь сидит, что мы проделали для него за четыре дня, он разгневался. Он сказал нам, что он не таков, чтобы утруждать себя, читая мессу за двенадцать су, и что он абсолютно не желает идти на поклон к архиепископу, в надежде попасть к нему на службу, потому что не хочет служить. Мы отступились. В результате, в течение трех-четырех недель, что он здесь, он привел в смятение весь дом. Слуга, которого я любил, ушел из-за него, горничная моей жены, которая заботилась о его белье и с которой он затевал ссоры, ушла вчера, и наша кухарка, которая не желает видеть его на кухне, просит расчета, если мы не можем запретить ему туда заходить.

– Что ему делать на кухне?

– Узнавать, что мы будем есть сегодня. Осматривать кастрюли. Пытаться объяснить этой доброй женщине на своем ломаном языке, что он счел невкусным вчера. В конце концов, наш братец – личность невыносимая. Я очень рад, что ты приехал, потому что надеюсь, что вместе мы сможем найти способ выставить его по добру по здорову не позднее завтрашнего дня.

– Нет ничего легче, – ответил я ему. Если он хочет остаться в Париже, – это его дело; но ты должен отослать завтра его пожитки в меблированную комнату, и в то же время предъявить ему полицейское распоряжение, чтобы ноги его, как возмутителя твоего покоя, не было у тебя. Если же он хочет уехать, пусть скажет, куда, и я берусь оплатить ему путешествие этим же вечером, прежде, чем уйду отсюда.

– Нельзя и требовать большего гуманизма. Итак, что ты говоришь?

– Вот так, – отвечал аббат, – г-н Джакомо выгнал меня из Марселя. Это его стиль. Насилие. Деспотизм.

– Благодари Бога, чудовище, что я, вместо того, чтобы тебя побить, даю тебе денег. Ты пытался добиться, чтобы меня повесили в Лионе.

– Где Марколина?

– Ты меня смешишь. Я не собираюсь давать тебе отчета. Скорее. Выбирай.

– Я еду в Рим.

– Очень хорошо. Это путешествие для одного человека стоит двадцать луи; но я дам тебе двадцать пять.

– Где они?

– Сейчас. Бумагу, перо, чернила.

– Что вы собираетесь писать?

– Платежные поручения в Лион, в Турин, в Геную, во Флоренцию и в Рим, и, чтобы ты уезжал в Лион завтра, ты оплатишь место в дилижансе. Ты получишь пять луи в Лионе, другие пять в Турине, пять – во Флоренции и пять – в Риме, а здесь, в Париже, ни одного су от меня. Прощай, сестра. Я живу в Отеле Монморанси. Прощай, Чекко.