История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 3 - [12]

– Что он вам ответил?

– Что он будет счастлив оставить вас мне. Что означает ваша усмешка?

– Позвольте мне посмеяться, прошу вас, потому что я в жизни не сталкивалась с подобной декларацией страстной любви. Понимаете ли вы, что значит сказать женщине при объяснении в любви, по-видимому, самой нежной: «Мадам, один из двух, выбирайте сейчас же»?

– Я прекрасно это понимаю. Это не нежно и не патетично, как должно быть в романе, но это история, и из самых серьезных. Я никогда не испытывал подобного затруднения. Не чувствуете ли вы, в каком трудном положении оказывается влюбленный мужчина, когда он должен принять решение, которое может определить его жизнь? Подумайте, что, несмотря на то, что я горю, я не упрекаю вас ни в чем, и что в решении, которое готов принять, если вы будете упорно стоять на вашей идее, нет угрозы, но лишь героическое действие, которое я должен предпринять, при всем уважении к вам. Подумайте также о том, что нельзя терять времени. Слово «выбор» не должно казаться вам грубым, наоборот, оно оказывает вам честь, давая возможность решить мою и вашу судьбы. Чтобы увериться, что я вас люблю, нужно ли, чтобы я, как слабоумный, начал в слезах упрашивать вас проявить ко мне сострадание? Нет, мадам. Уверенный, что достоин вашего сердца, я не хочу просить вас о снисхождении. Идите, куда хотите, но позвольте мне уехать. Если, из чувства человечности, вы пожелаете, чтобы я забыл вас, позвольте мне, удалившись от вас, облегчить тем самым несчастное возвращение к себе. Если я поеду в Парму, я за себя не отвечаю. Подумайте сейчас, умоляю вас: если вы скажете мне, чтобы я поехал в Парму и не пытался там вас увидеть, на вас ляжет непростительная вина. Согласитесь, что по чести вы не можете так сказать?

– Несомненно, я это понимаю, если правда, что вы меня любите.

– Бог мне судья! Будьте уверены, я вас люблю. Выбирайте же. Скажите.

– И все время такой тон. Знаете ли вы, что у вас такой вид, как будто вы в гневе?

– Извините. Я не в гневе, но в сильнейшем волнении, и настал решительный момент. Я всем этим обязан своей странной судьбе и проклятым сбирам, что меня разбудили в Чезене, потому что без них я бы вас не увидал.

– Вы так сердитесь, что познакомились со мной?

– А разве я неправ?

– Отнюдь нет, потому что я еще не решила.

– Я снова дышу. Бьюсь об заклад, вы скажете мне, чтобы я ехал в Парму.

– Да, поезжайте в Парму.

Глава III

Я счастливый выезжаю из Болоньи. Капитан покидает нас в Реджио, где я провожу ночь с Генриеттой. Наше прибытие в Парму. Генриетта переодевается в одежду, соответствующую ее полу; наше обоюдное счастье. Я встречаю своих родственников, не будучи ими узнан.

В этот момент сцена поменялась. Я пал к ее ногам, я обнял ее колени, покрыв их сотней поцелуев; неистово, не тоном упрека, но нежно, покорно, с благодарностью, весь пылая, я клялся ей, что никогда бы не осмелился просить у нее даже руку для поцелуя, если бы не надеялся заслужить ее сердце. Эта дивная женщина, в удивлении, видя, как я сменил тон отчаяния на выражения самой живой нежности, говорит мне с еще более нежным видом, чтобы я встал. Она говорит мне, что уверена, что я ее люблю, и сделает все от нее зависящее, чтобы остаться мне верной. Она говорит, что любит меня так же сильно, как я ее, чего раньше не говорила. Я припал губами к ее прекрасным рукам, когда вошел капитан. Он приветствовал нас. Я сказал ему со счастливым видом, что иду распорядиться о лошадях, и оставил их. Мы отправились, все трое очень довольные.

На расстоянии в половину почтового перегона перед приездом в Реджио он заявил мне, что мы должны оставить его, чтобы он въехал в Парму один. Он сказал, что, приехав вместе с нами, дал бы пищу для расспросов и пересудов. Мы сочли его рассуждения правильными. Мы тут же решили остановиться на ночь в Реджио, а ему отправиться дальше в Парму в почтовой карете. Так мы и сделали. Отвязав свой багаж и поместив его в маленькую коляску, он нас покинул, предложив прийти пообедать завтра вместе.

Такой поступок этого славного человека должен был понравиться Генриетте, как и мне, из чувства деликатности, смешанной с некоторым предубеждением как с той, так и с другой стороны. Ввиду новой расстановки участников, как бы мы смогли разместиться в Реджио? Генриетта должна была бы чинно поместиться в отдельной кровати и должна была бы, или мы должны были бы, сдерживаться, при всей нелепости этого положения, что неизбежно заставляло бы нас краснеть всех троих. Любовь – чудесное дитя, которое ненавидит стыд до такой степени, что чувствует себя в таких условиях униженным, и это унижение заставляет его терять не менее трех четвертей его достоинства. Мы не смогли бы, ни я, ни Генриетта, чувствовать себя действительно счастливыми, не удалив от себя воспоминание об этом славном человеке.

Я прежде всего распорядился об ужине для Генриетты и себя, чувствуя, что мое счастье возрастает сверх всякой меры; но, несмотря на это, вид у меня был грустный, и такой же был у Генриетты, так что она не могла мне пенять на это. Мы поужинали очень скромно и совсем не разговаривали при этом, потому что слова казались нам невыразительными: мы тщетно старались сторониться друг друга, пытаясь найти интересный предмет для разговора. Мы знали, что сейчас ляжем вместе, но боялись оказаться бестактными, заговорив об этом. Какая ночь! Какая женщина эта Генриетта, которую я так люблю! Которая сделала меня таким счастливым!