История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1 - [73]

Не сомкнув глаз, я дождался рассвета, чтобы спуститься вниз, помыться и поменять свою рубашку. Когда я увидел, в каком состоянии я находился, я восхитился присутствием духа моей любимой. Адвокат бы обо всем догадался. Не только моя рубашка и мои руки были грязные, но, я не знаю, как, мое лицо – тоже. Увы! Я бы чувствовал себя виноватым, и я действительно в какой-то мере был виноват. Эта «камисада» (ночная стычка) стала достоянием истории, но ее описание в исторических трудах не совпадает с моим. Я смеюсь каждый раз, когда читаю об этом у элегантного де Амичи[69], который пишет лучше, чем Саллюстий.

Сестра моей богини дуется над кофе, но на лице моего любимого ангела я вижу любовь, дружбу и удовлетворение. Это огромное удовольствие – ощущать себя счастливым! Можно ли жить без этого ощущения? Теологи говорят, что да. Их надо отправить щипать травку. Я видел, что обладатель донны Лукреции, как ее зовут, не проявлял от этого обстоятельства никакой радости. Ни его глаза и никакие его жесты ничего мне не говорили.

Наш смешной эпизод был спровоцирован тревогой испанцев, но сам по себе инцидент остался тогда нам неизвестен. Мы прибыли в Рим очень рано. В гостинице Башни, где мы ели омлет, я оказывал адвокату самые нежные знаки внимания, я называл его папой, я раздавал ему сотни поцелуев, и я предсказал ему рождение мальчика, заставляя его жену поклясться, что она его ему подарит. После этого я сказал так много хороших вещей сестре моей обожаемой, что она должна была меня простить за обрушение кровати. Покидая их, я обещал посетить их завтра. Меня доставили к гостинице вблизи площади Испании, откуда возчик отвез их в дом в приходе Минервы.

Итак, я в Риме, прекрасно экипированный, вполне при деньгах, при побрякушках, набравшийся опыта, с хорошими рекомендательными письмами, совершенно свободный, и в возрасте, когда человек может рассчитывать на удачу, если у него есть немного мужества, и внешность, располагающая в его пользу тех, к которым он обращается. Это не красота, а что-то, что лучше. Я чувствовал себя готовым ко всему. Я знал, что Рим уникальный город, где человек, начиная с нуля, часто поднимается очень высоко, и не удивительно, что я ощущал в себе все необходимые качества; моим капиталом было неистовое самолюбие, опасаться которого мне помешала моя неопытность. Человек состоявшийся, чтобы сделать карьеру в этой древней столице Италии, должен быть хамелеоном, восприимчивым ко всем цветам, отражающим свет его атмосферы. Он должен быть гибким, вкрадчивым, большим мастером маскировки, непроницаемым, услужливым, часто низким, притворно искренним, всегда делающим вид, что знает меньше того, что он знает на самом деле, имеющим голос только одного тона, восприимчивым, владеющим своей физиономией, холодным, как лед, при обстоятельствах, когда другой бы на его месте загорелся, и если он имеет несчастье не иметь религии в своем сердце, он должен иметь ее в голове, страдая в глубине души, если он честный человек, от подавленного сознания, что он лицемер. Если он ненавидит такое состояние, он должен покинуть Рим и искать счастья в Англии. Из всех этих необходимых качеств, не знаю, хвастаюсь ли я, или признаюсь, но я обладал только любезностью, качеством, которое, будучи изолированным, является дефектом. Я был легкомысленным искателем фортуны, довольно красивой лошадкой хороших кровей, необученной, или плохо обученной, что еще хуже.

Сперва я отнес письмо дона Лелио отцу Жеоржи. Этот ученый монах снискал себе уважение всего города. Папа питал к нему большое доверие, потому что, не являясь другом иезуитов, тот и не скрывал этого. Иезуиты, впрочем, полагали, что они достаточно сильны, чтобы им пренебрегать. Внимательно прочитав письмо, он сказал мне, что готов быть моим советчиком, и что, в частности, только от меня зависит, чтобы ничего не случилось со мной плохого, потому что при хорошем поведении человек не боится беды. Он спросил меня, что бы я хотел делать в Риме, и я ответил, что жду от него ответа на этот вопрос.

– Это возможно. Приходите ко мне домой почаще, и ничего от меня не скрывайте – ничего, ничего, что касается вас, и что происходит с вами.

Дон Лелио также дал мне письмо для кардинала Аквавива.

– Я вас поздравляю, потому что этот человек может в Риме больше, чем папа.

– Следует ли мне сразу занести ему это письмо?

– Нет. Я предупрежу его этим вечером, приходите сюда завтра утром. Я вам скажу, где и когда вам следует передать его. У вас есть деньги?

– Достаточно, чтобы мне хватило хотя бы на год.

– Отлично. Есть ли у вас знакомства?

– Никаких.

– Не делайте их, не посоветовавшись со мной, и особенно не ходите в кафе и к табльдотам, а если вы надумаете туда пойти, слушайте, но не говорите. Берегитесь расспросов, и если вежливость заставляет вас ответить, избегайте ответов, которые могут привести к определенным последствиям. Вы говорите по-французски?

– Ни слова.

– Тем хуже. Вы должны учить язык. Вы учились вообще?

– Плохо. Но я получил поверхностное образование, так что могу поддержать разговор.

– Это хорошо, но будьте осмотрительны, потому что Рим – это город поверхностно образованных людей, которые охотно разоблачают друг друга и постоянно ведут между собой войну. Я надеюсь, вы понесете свое письмо одетым, как подобает скромному аббату, а не в этот галантный наряд, который не годится для того, кто ищет карьеры. И прощайте до завтра.