История зарубежной литературы XVII―XVIII вв. - [44]

Шрифт
Интервал

Между Корнелем и Расином пролегала целая эпоха, изменившая умонастроения зрителей. Сопоставление этих двух имен раскроет нам эволюцию французского классицизма, просуществовавшего во Франции примерно двести лет.

Корнель (1606―1684)

Пьер Корнель родился в Руане 6 июля 1606 г. Отец его, судейский чиновник, готовил сына к тому же поприщу. Окончив иезуитский коллеж, изучив право и получив должность адвоката, Пьер Корнель исполнял ее «без радости и без успеха», сообщал его племянник Фонтенель.

Семейное предание рассказывает о том, что однажды юношу Корнеля один из его друзей познакомил со своей возлюбленной. Встреча оказалась роковой для влюбленного: девушка предпочла Пьера Корнеля своему прежнему воздыхателю. Смешная сторона этого происшествия побудила молодого Корнеля написать комедию. Так появилась его «Мелита» (1629). Эта комедия как и другие, написанные Корнелем вслед за ней («Клитандр», «Вдова», «Галерея суда», «Королевская площадь») в 1631―1636 гг., ныне забыты, но в свое время они были тепло встречены зрителем.

«Чтобы судить о достоинствах автора, его необходимо сравнивать с веком… „Мелита“ покажется божественной, если ее прочитать после пьес Гарди,[56] которые ей предшествовали лишь днями», — писал Фонтенель. Корнель испробовал свои силы и в трагедии, написав «Медею» по мотивам одноименной пьесы Сенеки, но это еще не было началом его поэтической славы. Писал он неровно. Часто после больших поэтических взлетов он давал посредственную сценическую поделку, и наоборот.

Так, после пьесы «Комическая иллюзия», с ее невероятным нагромождением фантастических существ и происшествий, что, кстати сказать, было в моде в те времена, Корнель создал «Сида» — трагедию, открывшую собой славную историю французского национального театра, составившую поистине национальную гордость французов. Слава пьесы была необыкновенна. Францию облетело крылатое изречение: «Прекрасно, как Сид». В кабинете Корнеля вскоре составилась целая библиотека из печатных экземпляров трагедии в переводах на немецкий, английский, итальянский и другие языки. Даже испанцы перевели ее на свой язык, хотя Корнель в значительной мере использовал в качестве источника пьесу испанского драматурга Гильена де Кастро о юности и подвигах Сида.

«Сид», принеся автору восторженную хвалу народа, возбудил вместе с тем и зависть посредственных драматургов, и раздражение и недоброжелательство кардинала Ришелье. Что касается последнего, то тому были причиной прежде всего политические мотивы, а именно: испанский герой в пьесе Корнеля. Ришелье вел в ту пору антиавстрийскую внешнюю политику и, конечно, не благоволил к испанским Габсбургам, занимавшим тогда трон в этой стране. Прославление народного героя Испании (Сида) со стороны французского автора выглядело политическим вызовом кардиналу. Вряд ли Корнель, когда писал свою пьесу, думал об этом. Однако кардинал усмотрел в пьесе об испанском герое именно этот нежелательный мотив. Супруга Людовика XIII Анна Австрийская, родом из дома Габсбургов, противница кардинала, по той же самой политической причине, наоборот, воспылала симпатией к автору «Сида» и добивалась дворянства его отцу, с тем чтобы Пьер Корнель считался уже потомственным дворянином.

Кроме всего прочего, Ришелье снедала и зависть. Великие люди имеют свои слабости. Мудрый политик, бесспорно выдающийся государственный деятель, Ришелье был плохим поэтом и, как все плохие поэты, был нетерпим к успеху других. Неслыханное торжество Корнеля больно ранило его авторское самолюбие. Он не замедлил выразить свое недовольство. Толпа рифмачей, в их числе Жорж Скюдери, напала на Корнеля. По наущению кардинала недавно основанная Академия принялась за кропотливое выискивание ошибок и отклонений от «правил» в трагедии «Сид» и вынесла ей вслед за тем суровое осуждение. Гнев фактического властителя Франции был опасен, и драматург на время замолчал, живя у себя в Руане. В 1639―1640 гг. он выступил с новыми великолепными трагедиями — «Гораций» и «Цинна»; в 1643 г. написал «Полиевкта».

В 1652 г. его постигает крупная творческая неудача: трагедия «Пертарит» терпит полный провал. Потрясенный Корнель замолкает на семь лет и лишь в 1659 г. снова выступает с трагедией «Эдип».

В 1662 г. драматург переезжает в Париж; он все еще пишет, но слава его меркнет, слабеет поэтическое обаяние образов, гаснут творческие силы. Корнель не слышит новых голосов времени, не видит происшедших во Франции перемен.

На смену ему приходит новый талант — Расин. Корнель еще не хочет сдаваться, он не верит, что французский зритель предпочтет его мужественных героев «слащавым» героям Расина (так пренебрежительно отзывался он о них). Он не может понять, что героическая пора становления абсолютистского государства миновала и общество вступило в новую фазу развития.

Политическая деградация сопутствует деградации творческой. Корнель, прежде гордый и независимый, теперь опускается до жалкого пресмыкательства перед сильными мира.

Вольтер в 1731 г., написав критическую поэму «Храм вкуса», изобразил Корнеля бросающим в огонь свои последние трагедии — «холодной старости творенья».


Еще от автора Сергей Дмитриевич Артамонов
Франсуа Рабле и его роман

Вступительная статья к роману Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль».


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.