История языкознания в текстах и лицах - [5]

Шрифт
Интервал

Кратил, или О правильности имен


Гермоген – А я, Сократ, после многих рассуждений и с ним (Кратилом. – Н.Л.) и со многими, не могу поверить, что правильность имени состоит в чем-либо ином, чем в договоре и соглашении. Ведь мне кажется, какое имя кто чему установит, таково и будет правильное имя; и если он потом переменит на другое, а тем, прежним, звать больше не будет, то более позднее будет ничуть не менее правильным, чем первое, подобно тому как мы меняем имена рабов: ведь никакое имя никому не врождено от природы, но принадлежит на основании закона и обычая тех, которые этот обычай установили и называют.

<…> Сократ – Возможно, ты и говоришь что-нибудь дельное, Гермоген. Рассмотрим. Каким именем, говоришь, кто установил называть всякую вещь, это и есть имя всякой вещи?

Г. – Мне так кажется.

С. – Называет ли частное лицо или община – безразлично?

Г. – Да, я утверждаю. <…> (АТЯиС: 41).

С. – <…> Итак, не следует ли и нам сначала отделить гласные, затем из остальных, по видам, безгласные и притом беззвучные <…>, а также те, которые, не будучи гласными, не являются и беззвучными; и среди самих гласных все те, которые имеют отличный друг от друга вид? И после того как мы все это разделим, хорошо бы разделить и все то сущее, чему надо назначить имена, если только есть нечто, к чему все восходит, подобно тому как это было у букв алфавита, на основании чего можно узнать самые вещи, и есть ли у них определенные виды, так же точно, как и у букв алфавита? Хорошо рассмотрев все это, надо уметь соотнести каждую вещь по сходству, придется ли отнести одно к одному, или многое к одному, смешав это многое, подобно тому как живописцы, желая отобразить что-либо, наносят на картину иногда только пурпур, иногда другую краску, а бывает и так, что смешивают много красок, как, например, когда они составляют краску телесного цвета, или что-нибудь другое в этом роде, думается, сообразно тому, как, по их мнению, всякое изображение нуждается в той или иной краске. Так и мы будем соотносить буквы алфавита с вещами – и одну к одной, где это нам покажется нужным, и многие, создавая то именно, что называют слогами, и соединяя между собой слоги, из чего составляются имена и речения; а из имен и речений мы опять-таки составим уже нечто великое, прекрасное и целое; подобно тому как там – с помощью живописи – живое существо, здесь – с помощью ономастики или риторики или каким бы то ни было такое искусство – предложение. <…> (АТЯиС: 53–54).

С. – А буква ро, как я говорю, тому, кто устанавливал имена, показалась прекрасным орудием движения в смысле уподобления порыву, и он часто пользуется ею для этого. Во-первых, в самом слове ρεϊν (течь) и ροη (течение) он подражает порыву с помощью этой буквы <…>. Он замечал, думается, что язык при произнесении ро совсем не остается в покое, а приводится в сильное сотрясение <…>. А буквой ι (йота) он воспользовался для всего тонкого, что может легче всего пройти через все. <…>. Заметив, что язык больше всего скользит на λ (ламбде), он в целях уподобления дал имя гладкому (λεία), <…>, лоснящемуся (λιπαρον) и склеивающему (κολλωδες) и всему подобному. <…>. И все прочее законодатель, по-видимому, приводил таким же образом к буквам и слогам, когда создавал для каждой вещи знак и имя, а затем уже из букв и слогов составлял прочее путем подражания. <…> (АТЯиС: 54–55).

С. – Выражать вещи могут и подобные и неподобные буквы, случайные, по привычке и договору. <…> Ведь по привычке, видимо, можно выражать вещи как с помощью подобного, так и с помощью неподобного (ИЛУ ДМ: 135).

С. – Я хочу сказать вот что: случается, что одни живописцы – хуже, а другие – лучше?

К. – Разумеется.

С. – Следовательно, так же и у законодателей: у одних то, что они делают, получается лучше, у других хуже. <…>. Так что и среди имен одни будут хорошо сделаны, а другие – худо. <…> Ведь ясно, что первый учредитель имен устанавливал их в соответствии с тем, как он постигал вещи. <…> Значит, если он постигал их неверно, а установил имена в соответствии с тем, как он их постигал, то что ожидает нас, доверившихся ему и за ним последовавших? Что, кроме заблуждения? <…>

С. – Ведь имя тоже в некотором роде есть подражание (μίμημα), как и картина. <…> Да ведь смешные вещи, Кратил, творились бы с именами и вещами, которым принадлежат эти имена, если бы они были во всем друг другу тождественны. Тогда все бы словно раздвоилось, и никто не мог бы сказать, где он сам, а где его имя (ИЛУ ДМ: 139).

С. – Искусство наименования, видимо, связано не с таким подражанием, когда кто-то подражает этим свойствам вещей. Это дело с одной стороны музыки, а с другой – живописи. <…> А подражание, о котором мы говорим, чт́о собой представляет? Не кажется ли тебе, что у каждой вещи есть еще и сущность? <…> Так что же? Если кто-то мог бы посредством букв и слогов подражать в каждой вещи именно этому, сущности, разве не смог бы он выразить каждую вещь, которая существует? Или это не так?

Г. – Разумеется, так (ИЛУ ДМ: 143).

Аристотель (384–322 гг. до н. э.)


Древнегреческий философ и ученый. Родился в Стагире, греческой колонии, недалеко от Афонской горы. Учился у Платона в Афинах. В 335 г. основал Ликей (Лицей, или перипатическую школу). Воспитатель Александра Македонского. Сочинения Аристотеля охватывают все отрасли тогдашнего знания («Органон», «Метафизика», «Физика», «О возникновении животных», «О душе», «Этика», «Политика», «Риторика», «Поэтика»). Основоположник формальной логики. Создал понятийный аппарат, который до сих пор пронизывает философский лексикон и сам стиль научного мышления. Аристотель был первым учёным, создавшим всестороннюю систему философии, охватившую все сферы человеческого развития – социологию, политику, логику, физику.


Рекомендуем почитать
Племянница словаря. Писатели о писательстве

Предлагаемая вашему вниманию книга – сборник историй, шуток, анекдотов, авторами и героями которых стали знаменитые писатели и поэты от древних времен до наших дней. Составители не претендуют, что собрали все истории. Это решительно невозможно – их больше, чем бумаги, на которой их можно было бы издать. Не смеем мы утверждать и то, что все, что собрано здесь – правда или произошло именно так, как об этом рассказано. Многие истории и анекдоты «с бородой» читатель наверняка слышал или читал в других вариациях и даже с другими героями.


Время потрясений. 1900-1950 гг.

Эта книга – первая часть двухтомника, посвященного русской литературе двадцатого века. Каждая глава – страница истории глазами писателей и поэтов, ставших свидетелями главных событий эпохи, в которой им довелось жить и творить. В первый том вошли лекции о произведениях таких выдающихся личностей, как Чехов, Горький, Маяковский, Есенин, Платонов, Набоков и других. Дмитрий Быков будто возвращает нас в тот год, в котором была создана та или иная книга. Книга создана по мотивам популярной программы «Сто лекций с Дмитрием Быковым».


Дети и тексты. Очерки преподавания литературы и русского языка

Книга посвящена изучению словесности в школе и основана на личном педагогическом опыте автора. В ней представлены наблюдения и размышления о том, как дети читают стихи и прозу, конкретные методические разработки, рассказы о реальных уроках и о том, как можно заниматься с детьми литературой во внеурочное время. Один раздел посвящен тому, как учить школьников создавать собственные тексты. Издание адресовано прежде всего учителям русского языка и литературы и студентам педагогических вузов, но может быть интересно также родителям школьников и всем любителям словесности. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.


Сожжение книг. История уничтожения письменных знаний от античности до наших дней

На протяжении всей своей истории люди не только создавали книги, но и уничтожали их. Полная история уничтожения письменных знаний от Античности до наших дней – в глубоком исследовании британского литературоведа и библиотекаря Ричарда Овендена.


Расшифрованный Достоевский. «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы»

Книга известного литературоведа, доктора филологических наук Бориса Соколова раскрывает тайны четырех самых великих романов Федора Достоевского – «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» и «Братья Карамазовы». По всем этим книгам не раз снимались художественные фильмы и сериалы, многие из которых вошли в сокровищницу мирового киноискусства, они с успехом инсценировались во многих театрах мира. Каково было истинное происхождение рода Достоевских? Каким был путь Достоевского к Богу и как это отразилось в его романах? Как личные душевные переживания писателя отразились в его произведениях? Кто был прототипами революционных «бесов»? Что роднит Николая Ставрогина с былинным богатырем? Каким образом повлиял на Достоевского скандально известный маркиз де Сад? Какая поэма послужила источником знаменитой легенды о «Великом инквизиторе»? Какой должна была быть судьба героев «Братьев Карамазовых» в так и ненаписанном Федором Михайловичем втором томе романа? На эти и другие вопросы о жизни и творчестве Достоевского читатель найдет ответы в этой книге.


Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века

Институт литературы в России начал складываться в царствование Елизаветы Петровны (1741–1761). Его становление было тесно связано с практиками придворного патронажа – расцвет словесности считался важным признаком процветающего монархического государства. Развивая работы литературоведов, изучавших связи русской словесности XVIII века и государственности, К. Осповат ставит теоретический вопрос о взаимодействии между поэтикой и политикой, между литературной формой, писательской деятельностью и абсолютистской моделью общества.