История волков - [36]

Когда я поднялась из-за парты, в классе осталась одна миз Лундгрен. Она перематывала пленку на видеомагнитофоне.

– Хорошо тебе отдохнуть летом! – сказала она мне, согнувшись перед телевизором.

– Строго говоря, до начала лета осталось еще две недели, – заметила я.

– И то правда, – согласилась она. – Тогда хорошо тебе отдохнуть в конце весны!

А потом потянулись пустые дни. Ни школы, ни работы, и световой день тянулся, кажется, вечность, не желая сменяться ночью. В первый день каникул я выпотрошила и почистила двух крупных щук и пошла прогуляться по лесу, забрела к черту на рога, потом вернулась и в лодке вышла на озеро, в надежде поймать еще чего-нибудь, и выловила несколько солнечников у бобровой запруды. Наутро починила сеть, рассортировала крючки по размеру, потом вычесала всех псов, вырезав у них колтуны, оставшиеся после весенней линьки. Как-то днем отмахала пять миль до города, чтобы купить в аптеке туалетную бумагу и зубную пасту. Мама дала мне перетянутый резинкой рулончик долларовых бумажек, а потом я зашла в банк, где заполнила розовый расходный ордер у стойки и сняла сорок долларов. Кассирша дала мне две двадцатки, предварительно поинтересовавшись, устроит ли меня это, и я сказала, что устроит. А в супермаркете я решила шикануть: купила пакет зеленых груш для матери (на этикетке было написано «Аргентина») и банку шоколадного крема для отца. Потом я забежала в лавку «Все для рыбалки», порылась в банке со сверкающими блеснами, несколько раз зацепилась за развешенные там крючки и ушла ни с чем. На улице я остановилась, задрав лицо к солнцу. И еще через какое-то время наведалась в закусочную, где купила пачку виноградной жвачки у Санта-Анны перед тем, как стрельнуть у нее сигаретку. Я запихала жвачку в рот и по дороге домой жевала ее до боли в челюсти.

Сумерки становились все гуще. Звезды высыпали на небо и начали исполнять свой летний номер: Большой Летний треугольник[24] скользил к северу, следом за ним Скорпион со своими раскоряченными клешнями и загнутым хвостом. После ужина я иногда брала каноэ и плавала на озере до темноты – больше всего я любила бывать на озере, когда небо все в тучах, особенно после девяти, когда вечерние сумерки постепенно превращались в ночную тьму и небо меняло окраску: сначала у него был оранжевый период, потом голубой и пурпурный, потом наступал фиолетовый период. В такие дни казалось, что ночь совсем не хотела наступать. Я сворачивалась калачиком на дне лодки и слушала, как вода плещется под килем. Иногда наконец лампа в окне у Гарднеров гасла. И я видела Патру у кухонной стойки. Лео стоял рядом, обвив рукой ее талию. Больше через окно ничего не было видно. Теперь, когда Лео был дома, Патра ложилась рано. Теперь, когда Лео был дома, Патра проводила совсем мало времени на веранде или у причала, хотя вода в озере достаточно прогрелась для купания.

Я сама проверила однажды вечером после того, как погасли окна в коттедже Гарднеров. Оставив футболку, джинсы и трусики в лодке, я нырнула солдатиком и быстро ушла под воду, как будто озеро меня проглотило. Вокруг моей левой ноги обмотались взбаламученные водоросли со дна. Я оттолкнулась от борта каноэ и поплыла на спине – жалкое, наверное, было зрелище: мои крошечные отвердевшие соски устремились в ночное небо, целясь в Скорпиона. А Скорпион целился в меня. После долгой зимы мое тело было снежно-белое: подбородок, соски и коленки выступали над поверхностью воды. Через несколько мгновений из-за тучки показалась луна и швырнула через озеро длинный шлейф света. Любой мог выглянуть в окно коттеджа и увидеть меня. Я лежала перед ними как на ладони.

Подо мной плескалась вязкая, маслянистая вода – сколько же летних вечеров я вот так провела на озере, лежа на спине? Я прямо чувствовала, как мое тело проделало углубление в густой воде – такой отпечаток худющей девчонки; покачавшись немного на водной глади, я сделала глубокий вдох и нырнула. Я проплывала сквозь теплые и холодные колонны воды, сильно отталкиваясь ногами и руками, пока моя рука не наткнулась на холодное и шелковистое илистое дно. Я снова стала думать о мистере Грирсоне в закусочной. Была ли в тот день Лили с ним за столом или нет? Как же так, я ведь видела ее черноволосый затылок над виниловой спинкой диванчика. И мистер Грирсон смотрел через стол прямо на нее. Но потом я видела только одного мистера Грирсона с его книгой, с яичницей и бумажной салфеткой. За окнами закусочной валил снег. Флуоресцентные лампы на потолке слегка зудели, шипела кофемашина. Ближе ко дну озера вода была холоднющая, и я вообразила, что Лили сидит с ним за столиком, а он умоляет ее. Не рассказывай! Никому не рассказывай! Я ощущала, как водоворот взбитых мной пузырьков щекочет мне руки и ноги. Я ощущала, как пузырьки поднимаются от волос к поверхности воды. А потом после некоторой паузы за ними последовало и мое тело.

В каноэ я, стуча зубами, торопливо оделась. Потом переправилась через озеро к другому берегу, дома смыла колодезной водой липкую грязь с ног. Поднялась по стремянке к себе в «лофт» над спальней родителей и, горестно жалея себя, стала мастурбировать, и курчавые волоски на моем лобке путались между пальцами. Потом я крепко уснула. А утром в лес вернулся привычный порядок вещей. Встающее солнце предсказуемо отбрасывало тени, длинные и прямые, как прутья тюремной решетки. И единственным напоминанием о прошлой ночи остались лишь влажные пряди волос ниже затылка да крошечный плевочек зеленых водорослей, прилипший к ляжке.