История волков - [37]

Сами знаете, как бывает летом. Всю зиму и весну ты только и мечтаешь о нем, но вот оно наступает – и все тебя начинает раздражать. И то, что в воздухе жужжат тучи комаров да мух, и что птицы облепляют каждое дерево, и что огромные тяжелые листья клонят ветки к земле. Тебя так и подмывает их связать, сломать, не дать им расти. А вязкие дни тянутся и тянутся. И хочется понять: ты вообще хоть что-нибудь значишь на этом свете?!

* * *

Однажды, через пару недель после окончания занятий в школе, я отправилась посмотреть, не созрела ли куманика вдоль тропы у озера и когда будет пора ее рвать. Мне хотелось опередить отпускников, которые летом наводняют наш лес, и тех полудурков, которые обдирают ягодные кусты вместе с ветками. Я бродила вокруг озера битый час, но спелых ягод так и не нашла, как вдруг услышала приближающееся урчание автомобильного двигателя – кто-то ехал со стороны старой тропы, тянущейся от леса к озеру, по которой обычно волокли лодки. Из чащи доносилось протяжное тревожное шуршание. Я остановилась и уже приготовилась обругать урода, свернувшего с лесной дороги и ехавшего напролом через лес. Но это был не заблудившийся турист. Это был мой отец – появившийся из леса в клубах пыли и листьев. Он ехал на квадроцикле, который прошлой весной выменял на санную упряжку, и, приблизившись ко мне, помахал рукой в желтой перчатке: привет! Он был в рубашке с закатанными рукавами, лицо его раскраснелось, и пот струился грязными потоками по шее.

– Привет, дочуня! – сказал он, сбавив газ.

Я только хмыкнула в ответ. И села сзади.

Хотя в то лето этот квадроцикл половину времени никак не заводился, другую половину времени он заводился, и минут десять в тот день я просидела за отцовской спиной на жестком кожаном сиденье, и мы, подпрыгивая, колесили по заросшей травой тропе, сминая все на своем пути – кусты папоротника, и тонкие золотарники, и карликовые сосны, и заросли сумаха, – и это было противно, но и здорово!

А на следующий день, после того как бочка снова наполнилась свежевыловленной рыбой, после того как последний ствол дерева, поваленного весенней бурей, был распилен, разрублен и уложен в поленницу, я решила взять псов на прогулку в лес. Несколько месяцев я вечно была чем-то занята после школы, поэтому уже очень давно не уходила с ними далеко от дома. Джаспер и Доктор тут же умчались вперед, облаивая каждый дрожащий лист и папоротник. Эйб и Тихоня – обоим старичкам было примерно столько же лет, сколько и мне, – бежали не так резво и куда более избирательно выискивали себе добычу. Я повела их в лощину, куда всю весну таскала Пола, и там молодые псы с легкостью преодолевали преграды в виде валунов и поваленных деревьев. Старички тоже пытались их перепрыгнуть – но тщетно. Я постояла на краю лощины, огляделась по сторонам. Вокруг меня носились псы, все что-то выискивали, приседали, мочились и вынюхивали. При виде того, как они радовались, избавившись от своих цепей, я чувствовала покалывание в груди. Как же легко доставить им радость!

Но даже старые псы ранним летом бывают непредсказуемы. Когда мы уже час как гуляли по лесу, они стали надолго исчезать за деревьями. Они убегали, учуяв какой-то незнакомый запах, возвращались, чтобы получить от меня порцию ласки, а потом уносились еще глубже в лес, отважно забыв об опасности. И очень скоро даже дряхлый седой Эйб нашел себе забаву: белку на дереве. Довольно долгое время до моего слуха только доносился отдаленный шорох листвы. Раз за разом я подумывала уже крикнуть им, позвать обратно. И раз за разом они возвращались сами, парами или по трое, свесив языки, и терлись влажными носами о мои лодыжки.

А однажды их не было больше пяти минут. Достаточно долго, и за это время лес вернулся к своему исходному, допсовому, состоянию, и птицы, успокоившись, снова оккупировали все ветки. А потом вдруг все четверо вернулись одновременно, топоча лапами, словно это совместное возвращение так и было ими запланировано, словно в конце концов они сбились в настоящую волчью стаю, и я увидела, что они преследуют небольшого белого зверька. Зверек пулей взлетел по стволу чахлой березки, отчего ствол согнулся почти до самой земли, и серебристые листочки при этом выстукивали на ветру тихую чечетку.

– Это ты, Дрейк? – удивилась я. Ощетинившийся кот зашипел с ветки. – Как ты, тебя никто не обижал?

Но, похоже, его обидчики внизу просто обезумели: все четыре пса подпрыгивали и покусывали березовые ветки. Я утихомирила их несколькими командами. Мне ничего не оставалось, как вскарабкаться на валун рядом с березой и снять кота с ветки. Он выгнул спину, когда я схватила его, а потом двадцать когтей впились, как двадцать крючков, мне в шею и плечи. Но я смогла это перетерпеть. Обхватив обеими руками тощую грудь Дрейка, я слезла с валуна и пошла. Псы за мной. Они в экстазе бегали вокруг меня, бесконечно наворачивая круги почета, и жалобно поскуливали.

И когда я постучала в дверь Гарднеров, мы собрались в полном составе. Четыре тяжело дышащих пса, один вусмерть перепуганный кот, немного шокированная Патра и я, силящаяся скрыть улыбку.