История упадка. Почему у Прибалтики не получилось - [119]

Преамбула к Конституции, принятая летом 2014 года, стала юридическим воплощением доктрины «латышской Латвии», по которой латыши и «латышскость» для латвийского государства превыше всего.

Доктрина «латышской Латвии» предполагает борьбу со всем инородным, с любым иным культурным влиянием в стране. На практике, после изгнания остзейских немцев, имеется в виду, конечно, борьба с русским влиянием.

С самого начала она проявилась прежде всего в борьбе с русским языком — бывшим lingua franca. За неполные четверть века латвийской независимости было полностью ликвидировано высшее образование на русском языке и значительная часть русскоязычных школ, а сейчас в качестве постскриптума к этой политике регулярно вносятся идеи перевести на латышский оставшиеся русские школы, а также и русскоязычные детские сады.

Было жестко регламентировано теле- и радиовещание, полностью демонтирована русскоязычная топонимика на латвийских улицах и автотрассах, делопроизводство и документооборот переведены на латышский язык. Политика латышизации состояла не только в отказе от старых советских названий — города, улицы, площади, реки и пр. теперь можно было называть только по-латышски, вторые, русские названия, на официальном уровне произносить запрещалось, на неофициальном — не поощрялось. Поэтому река Западная Двина стала исключительно Даугавой, рижский район Задвинье — Пардаугавой, город Двинск — Даугавпилсом и т. д.

В некоторых районах Риги до сих пор можно встретить двойные таблички с названиями улиц, на которых нижняя половина таблички замазана краской. На ней было название улицы на русском языке. Латышизация в Латвии проявилась даже в таких мелочах.

Помимо основной цели — ликвидировать угрозу существованию латышского языка, латышизация имеет и дополнительную — ассимилировать русскоязычное население, превратив местных русских в латышей, раз уж большинство из них не прислушалось к призыву «Чемодан, вокзал, Россия!».

Помимо ликвидации русских школ это проявилось ещё в 90-е годы в попытке полного запрета местного телерадиовещания на русском языке. Однако русскоязычная аудитория, вместо того чтобы смотреть исключительно латышские телеканалы, стала массово подключать спутниковые тарелки. А с распространением интернета перед латвийским государством возникла опасность вовсе упустить половину населения из своего информационного пространства. Поэтому законодательство в области телерадиовещания в начале 2000-х годов было существенно либерализовано: на латвийском телевидении появилось несколько телеканалов на русском языке.

При этом, в отличие от Украины и ряда других стран постсоветского пространства, языковая сегрегация в латвийских средствах массовой информации очень жесткая: телеканал, радиостанция или печатное издание в Латвии может выпускать свою продукцию либо на государственном, либо на иностранном (то есть русском) языке: двуязычие, смешение языков, когда в телевизионном ток-шоу гости в студии могут говорить и на латышском, и на русском, строжайше запрещены.

Борьба за «латышскость» и «единственный государственный язык» стали одними из основ формирования латышской этнократии, и они же гарантируют ей вечное и неизменное существование.

Латышский язык в Латвии имеет сакральный статус — ему посвящены несколько строчек в Конституции, развернутое языковое законодательство; отдельно он упоминается в клятве на верность Латвийской республике новоизбранных депутатов Сейма: «обязуюсь укреплять латышский язык как единственный государственный». На практике эта сакральность означает, что огромная государственная бюрократия в Латвии формируется исключительно по национальному признаку: мало кто из русскоязычных способен сдать сложнейший экзамен по латышскому языку при поступлении на государственную службу, а от латышей (на уровне докторов филологии родным языком также не владеющих) сдавать языковой экзамен и не требуется (подробнее см. главу V).

Латышский национализм определяет также состав правящей коалиции и правительства. Политические партии Латвии, как и во времена Первой республики, формируются и получают голоса по этническому признаку. Есть «латышские партии» и «русские партии», и голосование на выборах в Сейм происходит строго по этническому признаку: русские — за русских, латыши — за латышей.

В первые годы независимости у «русских партий» практически не было политического веса, однако по мере расширения возможностей натурализации «неграждан» представительство русскоязычных в Сейме неуклонно росло. На последних же двух выборах и вовсе побеждала партия «Согласие», 75 % избирателей которой — русскоязычные.

Однако победителя выборов оба раза оставляли за пределами правительства: как можно допускать к власти партию, состоящую в основном из русских, за которую голосуют в основном русские и которая в силу этого выступает за развитие отношений с Россией?!

Латвийский политолог Иварс Иябс, оценивая эту ситуацию, назвал этническое разделение «Святым Граалем латвийской политики»: никому не дано оспаривать монополию латышей на власть в своей стране.

Недопустимость создания коалиции с левоцентристским «Согласием», не говоря уже о других «русских партиях», называется в латвийской политике «красными линиями». Латышские «красные линии» — очень странная вещь. За ними находится возможность объединения с умеренной социал-демократической партией, потому что она представляет преимущественно национальные меньшинства, однако в «европейской Латвии» нет проблемы в том, чтобы объединяться с настоящими фашистами.