История Украины - [21]

* * *

Не обошлось без недоразумений и при истолковании летописного рассказа о погребении княгини-христианки. Там не указывается, где именно похоронена Ольга, летописец отмечает лишь: «погребоша ю [т. е. её] на месте». А. А. Шахматов, а вслед за ним М. Н. Тихомиров усмотрели в том «какую-то неточность, вернее оборванность фразы». Но в древнем проложном сказании (под 11 июля) объясняется, что Ольга завещала себя «погрести с землею равно, а могылы не сыпати». По мнению Д.С. Лихачева, «могила Ольги поэтому могла быть плохо известна в народе». Однако о незнании или забвении места погребения знаменитой княгини вряд ли можно вести речь, поскольку позднее ее останки были перезахоронены в Десятинной церкви (хотя летопись об этом и молчит). А чтобы совершить перенесение мощей, очевидно, необходимо знать, где они были первоначально погребены.

Легенды о Святославе

Особое место в летописных легендах занимают предания о сыне

Игоря, князе Святославе — фигуре уже вполне исторической. Мы даже можем представить себе, как он выглядел, благодаря уже упоминавшемуся византийскому историку Льву Диакону: «Государь [Иоанн Цимисхий]… покрытый вызолоченными доспехами, подъехал верхом к берегу Истра, ведя за собою многочисленный отряд сверкавших золотом вооруженных всадников. Показался и Сфендослав, приплывший по реке на скифской ладье; он сидел на веслах и греб вместе с его приближенными, ничем не отличаясь от них. Вот какова была его наружность: умеренного роста, не слишком высокого и не очень низкого, с мохнатыми, бровями и светло-синими глазами, курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой. Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос[9] — признак знатности рода; крепкий затылок, широкая грудь и все другие части тела вполне соразмерные, но выглядел он угрюмым и диким. В одно ухо у него была вдета золотая серьга; она была украшена карбункулом, обрамленным двумя жемчужинами. Одеяние его было белым и отличалось от одежды его приближенных только чистотой. Сидя в ладье на скамье для гребцов, он поговорил немного с государем об условиях мира и уехал».

Автор этого описания вряд ли сам видел киевского князя, но. как полагают многие, в целом верно изобразил его наружность, опираясь на рассказы очевидцев. Впрочем, современные историки подчеркивают, что Лев Диакон стремился следовать в таких случаях древним авторам, а облик Святослава в его изложении очень напоминает описание Атиллы, оставленное византийским автором V века Приском Панийским. Тот, скажем, отмечает, что Атилла «во всем… выказывал умеренность: так, например, гостям подавались чаши золотые и серебряные, а его кубок был деревянный. Одежда его также была скромна и ничем не отличалась от других, кроме чистоты; ни висевший у него сбоку меч, ни перевязи варварской обуви, ни узда его коня не были украшены, как у других скифов, золотом, каменьями или чем-либо другим ценным».

В отличие от своей матери, Святослав не склонен был принимать христианство, на что часто обращают внимание современные нам авторы. Большую часть жизни он провел в военных походах, смысл которых, однако, судя по летописным записям, не был ясен его современникам. Те якобы заявляли ему: «Ты, княже, чюжея земли ищеши и блюдеши, а своей ся охабивъ [т. е… свою покинул]». Действительно, князь мало уделял внимания собственным владениям, поручив их сначала своей престарелой матери, а затем сыновьям. Зато ему удалось сокрушить могущество Хазарского каганата, дойти до Каспия, а затем несколько лет воевать в Болгарии. С последними походами, предпринятыми по договоренности с Византийской империей, связаны довольно любопытные моменты.

Так. загадкой для современного читателя является заявление Святослава Игоревича: «Не любо ми есть в Киеве быти, хочю жити в Переяславци на Дунай, яко то есть середа в земли моей». Если само желание перенести столицу в некий Переяславец представляется большинству исследователей достаточно логичным (при этом они часто ссылаются на греческого историка Скилицу, который писал, что Болгария привлекала Святослава своими богатствами), то ответить с позиций здравого смысла на вопрос, почему именно Переяславец — середина Русской земли, чрезвычайно трудно.

Естественно, речь Святослава — не протокольная запись, а текст, созданный летописцем-христианином и имеющий, скорее всего, литературную основу. При обращении к другим древнерусским источникам оказывается, что выражение «середа земли» является устойчивым оборотом. Его, например, можно встретить в «Голубиной книге», восходящей к домонгольскому времени. В ней об Иерусалиме говорится, что «тут у нас среда земли». Подкрепляет такое впечатление и Житие Василия Нового, в котором об Иерусалиме говорится, что «вся благаа его посреде его». Действительно, на средневековых картах Иерусалим располагался в самом центре мира.

Однако мог ли киевский летописец связывать образ Иерусалима с болгарским Переяславцем? Для такого предположения имеются некоторые основания.

Официальное принятие в 864 г. болгарским князем Борисом I (852–889) христианства стало прологом к настойчивым попыткам Первого Болгарского царства добиться политической независимости от Византии и автокефалии своей церкви. Уже сын Бориса, князь Симеон I (893–927) одержал ряд побед над Византией и вынудил ее заключить мир. Согласно договору, греки теперь должны были ежегодно выплачивать Болгарии солидную дань. Кроме того, Симеон присвоил титул «василевса ромеев», поставил в 893 г. на болгарскую епископскую кафедру Климента Охридского — ученика и последователя свв. Кирилла и Мефодия, а Преславский собор принял решение заменить греческий язык в богослужении славянским. Одновременно столица Болгарского царства была перенесена из Плиски в Преслав (Преслав Великий). Сын Симеона. Петр (927–969) в 927 г. заключил новый договор с Романом I Лакапином и женился на внучке императора Марии. Это дало возможность официально закрепить за болгарским правителем титул «васи-левса ромеев». Византия обязалась по-прежнему выплачивать Болгарии ежегодную дань (подвидом содержания византийской принцессы), а болгарская церковь получала патриаршество. Таким образом, новая столица I Болгарского царства в определенном смысле перенимала у Константинополя статус центра православного (при всей условности применения данного термина к этому периоду) мира.