История средневековой философии - [5]
Современную британскую философию тоже обвиняли в сосредоточенности на тривиальных и утомительных вопросах и в пренебрежении жизненно важными проблемами.
Действительно, хотя современная аналитическая философия отмечена явным сходством со средневековой мыслью (на определенных ее стадиях), первая дает более серьезные основания для обвинений, нежели последняя. Ибо средневековые мыслители все же, несомненно, обсуждали жизненно важные для человека проблемы - пусть даже на взгляд современного читателя слишком сухо и рассудочно - главным образом потому, что люди тогда искали руководства к жизни скорее в христианской вере, нежели в философии в узком смысле слова[5].
Однако в обоих случаях - и относительно средневековой мысли, и относительно современной британской философии - уместно спросить, обращаются ли они к темам, которые можно с полным правом назвать философскими, - к темам, которые имеют тенденцию в той или иной форме возникать снова и снова на протяжении всего существования философии. По мнению пишущего эти строки, в обоих случаях следует ответить утвердительно. Если кто-то предпочитает философствование, скажем, Мигеля де Унамуно или Льва Шестова, это его личное дело. Но утверждать, что средневековая мысль либо современная британская философия не есть "настоящая" философия, - значит употреблять слово "философия" в смысле более узком, нежели область его общепринятого и законного значения.
Очевидно, что философские проблемы возникают в том или ином контексте. В средние века этот контекст зачастую был теологическим. Например, вопрос о том, является или не является понятие бесконечного ряда внутренне противоречивым, был сформулирован в контексте идеи божественного творения. Возможно или невозможно творение "от века"? Часто вопросы ставились, скажем, в контексте теории Аристотеля. Например, должны ли мы - исходя из Аристотелева учения о субстанциальных формах и различии между биологическим ("растительным"), чувственным и разумным уровнями души - сказать, что в человеке присутствует несколько субстанциальных форм или же только одна?
Подобные вопросы могут показаться исследователю до такой степени исторически обусловленными, что некоторые из них кажутся сегодня совершенно неуместными, а другие - уместными лишь тем, кто разделяет религиозные верования средневековья. Однако, поразмыслив, мы убедимся, что эта точка зрения чревата крайними выводами. Например, Аквинат, утверждая, что невозможность бесконечного ряда (т. е. ряда событий, который не имеет определимого первого члена или начала) никогда не была доказана, говорил как философ, а не как теолог[6]. Ибо в качестве теолога он был, так сказать, уверен, что мир имеет начало, что был мысленно определимый первый момент времени. Однако он не рассматривал то, в чем был уверен, как истину веры, из которой следует, что положение вещей не может быть иным. Поэтому он был волен обсуждать возможность бесконечного ряда как открытый вопрос. Далее, говоря о субстанциальных формах, средневековые мыслители обсуждали подлинно философскую тему - природу человека. Сегодня для нас привычнее обсуждать значения терминов "сознание" и "тело" и отношения между сознанием и телом. Однако это один из способов, каким выражается возникающая снова и снова проблема, которую в средние века формулировали по-другому.
Надо признать, что такие выражения, как "вечные проблемы философии", уязвимы для критики. Возьмем, например, проблему человеческой свободы - в психологическом, а не политическом смысле. В разное время эта проблема. поднималась и обсуждалась в разных контекстах - то в теологическом, то в свете картины мира, понимаемого как механическая система, то в свете современной тлубинной психологии. Если мы захотим сформулировать эту проблему совсем кратко, то, скорее всего, будем говорить об одной и той же проблеме, снова и снова возникающей в разных контекстах. Однако если мы изложим ее в той форме, в какой она представлялась, скажем, Канту, то, скорее всего, будем рассматривать ее как отличную от проблемы, как она представляется в свете современной психологии. Каждый способ ее выражения имеет свои достоинства и недостатки.
И если мы выберем второй, нам придется применить его и к проблемам, обсуждавшимся средневековыми философами.
В то же время ясно, что существуют определенные постоянные предпосылки, порождающие, по сути, одну и ту же проблему или узнаваемо сходные проблемы. Например, в обыденном языке мы употребляем универсальные термины. То же, разумеется, делали и люди средневековья. Поэтому не так уж трудно понять затянувшиеся средневековые дискуссии о значении и референции универсальных терминов, а также и то обстоятельство, что средневековые философы обсуждали подлинную, возникающую снова и снова философскую проблему.
Очевидно, тот факт, что средневековые мыслители обсуждали подлинные и действительно важные философские проблемы, еще не доказывает, что они нашли их решение. Так что говорить о средневековом решении проблемы на самом деле имеет не больше смысла, чем говорить о решении проблемы греками или мыслителями нового времени. Подобно терминам "греческая философия" и "философия нового времени", термин "средневековая философия" охватывает мысль многих людей. Однако некоторые из средневековых мыслителей отличались бесспорно выдающимися умственными способностями; и мы, конечно, не можем заранее исключить возможность, что они сказали нечто достойное внимания или пролили некоторый свет на обсуждавшиеся проблемы. Что касается решений, то нельзя стать философом, просто соглашаясь с решениями проблем, предложенными другими людьми. Если же мы в целом одобряем решение, данное тем или иным философом - будь то философ античный, средневековый или современный, - это одобрение должно быть результатом нашего личного размышления. Мы можем, однако, прийти к философии, следуя мысли философа прошлого, если только не считаем ее божественным откровением или совокупностью неоспоримых догм. Многие люди обрели стимул к философскому размышлению в диалогах Платона.
Какую форму может принять радикальная политика в то время, когда заброшены революционные проекты прошлого? В свете недавних восстаний против неолиберального капиталистического строя, Сол Ньюман утверждает, сейчас наш современный политический горизонт формирует пост анархизм. В этой книге Ньюман развивает оригинальную политическую теорию антиавторитарной политики, которая начинается, а не заканчивается анархией. Опираясь на ряд неортодоксальных мыслителей, включая Штирнера и Фуко, автор не только исследует текущие условия для радикальной политической мысли и действий, но и предлагает новые формы политики в стремлении к автономной жизни. По мере того, как обнажается нигилизм и пустота политического и экономического порядка, постанархизм предлагает нам подлинный освободительный потенциал.
Жизнь — это миф между прошлым мифом и будущим. Внутри мифа существует не только человек, но и окружающие его вещи, а также планеты, звезды, галактики и вся вселенная. Все мы находимся во вселенском мифе, созданным творцом. Человек благодаря своему разуму и воображению может творить собственные мифы, но многие из них плохо сочетаются с вселенским мифом. Дисгармоничными мифами насыщено все информационное пространство вокруг современного человека, в результате у людей накапливается множество проблем.
Целью данного учебного пособия является знакомство магистрантов и аспирантов, обучающихся по специальностям «политология» и «международные отношения», с основными течениями мировой политической мысли в эпоху позднего Модерна (Современности). Основное внимание уделяется онтологическим, эпистемологическим и методологическим основаниям анализа современных международных и внутриполитических процессов. Особенностью курса является сочетание изложения важнейших политических теорий через взгляды представителей наиболее влиятельных школ и течений политической мысли с обучением их практическому использованию в политическом анализе, а также интерпретации «знаковых» текстов. Для магистрантов и аспирантов, обучающихся по направлению «Международные отношения», а также для всех, кто интересуется различными аспектами международных отношений и мировой политикой и приступает к их изучению.
Михаил Наумович Эпштейн (р. 1950) – один из самых известных философов и теоретиков культуры постсоветского времени, автор множества публикаций в области филологии и лингвистики, заслуженный профессор Университета Эмори (Атланта, США). Еще в годы перестройки он сформулировал целый ряд новых философских принципов, поставил вопрос о возможности целенаправленного обогащения языковых систем и занялся разработкой проективного словаря гуманитарных наук. Всю свою карьеру Эпштейн методично нарушал границы и выходил за рамки существующих академических дисциплин и моделей мышления.
Люди странные? О да!А кто не согласен, пусть попробует объяснить что мы из себя представляем инопланетянам.
Основой этой книги является систематическая трактовка исторического перехода Запада от монархии к демократии. Ревизионистская по характеру, она описывает, почему монархия меньшее зло, чем демократия, но при этом находит недостатки в обоих. Ее методология аксиомативно-дедуктивная, она позволяет писателю выводить экономические и социологические теоремы, а затем применять их для интерпретации исторических событий. Неотразимая глава о временных предпочтениях объясняет процесс цивилизации как результат снижающихся ставок временного предпочтения и постройки структуры капитала, и объясняет, как взаимодействия между людьми могут снизить ставку временных предпочтений, проводя параллели с Рикардианским Законом об образовании связей. Сфокусировавшись на этом, автор интерпретирует разные исторические феномены, такие как рост уровня преступности, деградация стандартов морали и рост сверхгосударства.