История средневековой философии - [2]
Что касается переходного этапа между средневековой и новой философиями, то здесь легко обмануться полемическими установками первых философов нового времени. Фрэнсис Бэкон и Декарт яростно выступали против схоластического аристотелизма; однако философы долгие годы продолжали применять категории и принципы, использовавшиеся средневековыми мыслителями. Было бы ошибкой приписывать то, что можно назвать схоластическими элементами в философиях таких мыслителей, как Декарт, Мальбранш и Лейбниц, интересу к классической литературе, проявившемуся в эпоху Возрождения. Первые философские занятия Декарта не выходили за рамки схоластической традиции, восходящей к средним векам. И хотя развитие его ума приняло другое направление, все же влияние ранних штудий оказалось непреходящим. Мальбранш находился под сильным воздействием Августина, тогда как Лейбниц весьма хорошо знал философскую литературу, принадлежащую к средневековой традиции или порожденную ею. Более того, влияние последней очевидно в его сочинениях. Далее, мы можем проследить связь между средневековой философией права и философией права Джона Локка. Да и вообще эмпиризм Локка не так уж чужд всем сторонам средневековой мысли, как иногда полагали.
В XVIII в. философам французского Просвещения нравилось думать, что благодаря им разум наконец вступил в свои права и что термины "средние века" и "темные века" являются синонимами. В XIX в. возросшее понимание исторического процесса и серьезные исторические исследования явно изменили эту точку зрения. За исключением людей, совершенно далеких от исторических исследований, никто уже всерьез не думал, что можно дать последовательное и адекватное изложение развития европейской культуры и общества, просто опустив период средневековья. И общепризнанно - даже те, кто не питает особой симпатии к религиозным верованиям средних веков, не являются тут исключением, - что адекватное изложение развития европейской мысли и философии невозможно, если не принимать во внимание средневековую философию. Однако хотя акцент на преемственности европейской философии не лишен смысла, его необходимо уравновесить признанием прерывности и различий.
Например, те историки, которые подчеркивали в философии Декарта схоластические элементы, идущие от средних веков, безусловно, сослужили полезную службу. Они показали абсурдность предположения о том, будто философия, пережив смерть, которая наступила после закрытия императором Юстинианом философских школ в Афинах в 529 г., внезапно возродилась в лице Декарта во Франции и Фрэнсиса Бэкона в Англии. В то же время, когда Декарт использует какой-то термин, взятый из средневековой философии, это отнюдь не означает, будто он употребляет его в том же смысле, что и средневековые предшественники. На это обращал внимание и сам Декарт. Далее, хотя Спиноза употребляет такие термины, как "субстанция" и "причина", было бы серьезной ошибкой думать, что он имеет в виду точно то же самое, что и св. Фома Аквинский в XIII в.
Рассуждения об исторических периодах иногда подвергали критике. И верно, конечно, не только то, что очень трудно установить ясные и четкие границы периодов, скажем средних веков и Возрождения, но также и то, что, делая такую попытку, мы рискуем упустить важные факты. Например, некоторые исторические факты по крайней мере позволяют "продлить" Возрождение назад. И есть достаточные основания сомневаться, скажем, в том, следует ли классифицировать Николая Кузанского (1401 -1464) как мыслителя позднего средневековья или Возрождения. Можно привести аргументы в пользу обеих позиций. И понятно, почему законность подобных классификаций ставится под вопрос.
Однако хотя разделение на исторические периоды, возможно, свидетельствует о тиранической власти обобщений над умом и замугняет ясное понимание совпадений и элементов преемственности, было бы преувеличением считать, что такого рода разделение бесполезно или не имеет реальных исторических оснований. Конечно, мы не можем установить жестких границ. Но бессмысленно отрицать, что существуют периоды, поддающиеся приблизительному различению и обладающие собственными специфическими качествами. Например, средневековые общественные структуры характеризовались свойствами, резко отличными от характеристик греческого общества и отсутствующими в нашем современном индустриальном обществе. А те верования, которые составляли общий идейный фон в средневековом христианском мире и определяли выбор философских проблем, подлежащих обсуждению, отсутствовали на протяжении большей части истории античного мира[1], и едва ли можно сказать, что они имеют в современном обществе то синтезирующее и координирующее влияние, какое имели в средние века. Опять-таки в то время как в средневековом христианском мире теология считалась высочайшей наукой, доступной для человека, в современном мире она явно утратила господствующее положение, и сегодня слово "наука" обычно обозначает естественные науки, которые развивались начиная со средних веков и оказали глубокое и чреватое серьезными последствиями воздействие на человеческую жизнь, общество и мышление.
Жизнь — это миф между прошлым мифом и будущим. Внутри мифа существует не только человек, но и окружающие его вещи, а также планеты, звезды, галактики и вся вселенная. Все мы находимся во вселенском мифе, созданным творцом. Человек благодаря своему разуму и воображению может творить собственные мифы, но многие из них плохо сочетаются с вселенским мифом. Дисгармоничными мифами насыщено все информационное пространство вокруг современного человека, в результате у людей накапливается множество проблем.
Целью данного учебного пособия является знакомство магистрантов и аспирантов, обучающихся по специальностям «политология» и «международные отношения», с основными течениями мировой политической мысли в эпоху позднего Модерна (Современности). Основное внимание уделяется онтологическим, эпистемологическим и методологическим основаниям анализа современных международных и внутриполитических процессов. Особенностью курса является сочетание изложения важнейших политических теорий через взгляды представителей наиболее влиятельных школ и течений политической мысли с обучением их практическому использованию в политическом анализе, а также интерпретации «знаковых» текстов. Для магистрантов и аспирантов, обучающихся по направлению «Международные отношения», а также для всех, кто интересуется различными аспектами международных отношений и мировой политикой и приступает к их изучению.
Михаил Наумович Эпштейн (р. 1950) – один из самых известных философов и теоретиков культуры постсоветского времени, автор множества публикаций в области филологии и лингвистики, заслуженный профессор Университета Эмори (Атланта, США). Еще в годы перестройки он сформулировал целый ряд новых философских принципов, поставил вопрос о возможности целенаправленного обогащения языковых систем и занялся разработкой проективного словаря гуманитарных наук. Всю свою карьеру Эпштейн методично нарушал границы и выходил за рамки существующих академических дисциплин и моделей мышления.
Люди странные? О да!А кто не согласен, пусть попробует объяснить что мы из себя представляем инопланетянам.
Основой этой книги является систематическая трактовка исторического перехода Запада от монархии к демократии. Ревизионистская по характеру, она описывает, почему монархия меньшее зло, чем демократия, но при этом находит недостатки в обоих. Ее методология аксиомативно-дедуктивная, она позволяет писателю выводить экономические и социологические теоремы, а затем применять их для интерпретации исторических событий. Неотразимая глава о временных предпочтениях объясняет процесс цивилизации как результат снижающихся ставок временного предпочтения и постройки структуры капитала, и объясняет, как взаимодействия между людьми могут снизить ставку временных предпочтений, проводя параллели с Рикардианским Законом об образовании связей. Сфокусировавшись на этом, автор интерпретирует разные исторические феномены, такие как рост уровня преступности, деградация стандартов морали и рост сверхгосударства.
Гений – вопреки расхожему мнению – НЕ «опережает собой эпоху». Он просто современен любой эпохе, поскольку его эпоха – ВСЕГДА. Эта книга – именно о таких людях, рожденных в Китае задолго до начала н. э. Она – о них, рождавших свои идеи, в том числе, и для нас.