История советской фантастики - [48]

Унылый литературный ландшафт в те годы украшали разве что детские повести Конст. Булычева из цикла про Алешу — на фоне всеобщего маразма, запустения и унылого перепевания «ранних себя» членами Секции эти вещи выглядели довольно привлекательно. Кажется, Булычев был единственным из членов Секции, кто мог позволить себе держаться независимо с Кургузовым: так повелось с конца 40-х, когда «Лунный вопрос» вознес драматурга на один уровень с Главным фантастом. С того времени многое изменилось — прежде всего, сам Булычев сделался либералом и даже пацифистом, однако острое ощущение иерархии, годами воспитанное в Кургузове, не позволяло ему окоротить писателя. В начале 70-х Степан Кургузов не раз и не два пытался вызвать Булычева на откровенный разговор, но всякий раз тот находил убедительный повод для не-встречи… А потом Булычев оказался в Париже, а Кургузову стало не до выяснения отношений с «предателем» и «отщепенцем»: подоспели новые события.

Начиная с лета 1973 года, в московском самиздате появились рассказы какого-то не известного доселе автора; подписаны они все были «Виталий Бабенко». В море разнообразной научно-фантастической продукции самиздата эти произведения сразу привлекли повышенное внимание многих. Во-первых, потому что автор обладал явным талантом. И, во-вторых и в главных, потому что за каждым рассказом чувствовались обширные знания и опыт в сфере, недоступной для простых смертных. Основой для неожиданных экстраполяций и гротесков автору всегда служила унылая повседневная жизнь совершенно секретных ракетных НИИ («ТП»), рутина космических комплексов («Стоп, машина!») и тихий ужас «плановых» аварий («Холодильник»). Выдумать такое было невозможно: по множеству конкретных деталей и умению автора ими свободно оперировать чувствовалось, что писал человек, не совсем посторонний в этой области. Видимо, поэтому некоторые читатели восприняли прозу «Виталия Бабенко» чрезвычайно болезненно. А уж когда в рассказе «Музей человека» впервые мелькнул хитрый и умный разработчик Большой Бомбы по имени Игоряша, который был уверен, что правительство золотой рыбкой исполнит все желания его НИИ, а сам он всегда в случае чего в бункере отсидится, — доброхоты покойного Игоря Васильевича Курчатова не на шутку рассердились и посчитали необходимым обратиться в КГБ, чтобы Комитет «нашел и обезвредил клеветника».

Вообще появление в самиздате рассказов про Игоряшу наделало много шума. Автор убедительно показал, что именно кроется за расхожей формулировкой «мирный космос»: тщательно скрываемая связь королевской «семерки» и ведомства «Игоряши» сделалась явной, и у читателя не оставалось сомнений, чем будет оснащен первый же серийный транспортный «лунник».

Степан Кургузов, который получил уже из Комитета госбезопасности полную подборку текстов «Виталия Бабенко», вынужден был признать, что никогда ничего подобного не читал и кто именно скрывается за этим псевдонимом, понятия не имеет. «Поищите у своих ракетчиков», единственное, что мог сказать в ответ шеф Секции. (Описывая в своих мемуарах этот эпизод, сам Степан Кургузов был, похоже, всерьез раздосадован, что не смог в тот раз помочь чекистам!)

К началу 1974 года виновный был обнаружен. Вероятно, он смог бы еще какое-то время хранить свое инкогнито, и не потому, что был отличным конспиратором, а потому что никому и в голову не приходило заподозрить лицо такого положения. Автор стал жертвой собственной доверчивости. Свою только что законченную повесть-памфлет под названием «До следующего раза!» он вместо того, чтобы по проверенным каналам пустить по волнам самиздата, решил сразу передать для публикации за рубеж. Тема представлялась ему настолько злободневной, что он не желал ждать. Посредником вызвался быть известный французский журналист Виктор Луи, по всей вероятности, связанный с КГБ. Во всяком случае, на квартире, где автора должен был ждать посредник, его ждала засада.

Кагэбэшники, получив в руки личные документы задержанного, были удивлены и смущены: вредитель-писака, коего ведено было поймать и доставить на Лубянку, имел чин генерал-лейтенанта, был Героем Советского Союза и доктором наук. Мало того, он был одним из ведущих конструкторов королевской «семерки». Звали его Борис Артемьевич Бенько[10].

Первое десятилетие «эпохи спокойствия» было отмечено достойными именами: демонстранты августа 68-го, переводчик А.Гамов, «возвращенцы» из кружка Д.Новикова, автор «Чонкина», мятежный генерал Бенько и еще многие, здесь не упомянутые. Эти люди практически не были известны широкой публике, но отчасти благодаря им политическое «похолодание» не было таким стремительным: их отчаянное стремление «отдышать» хотя бы крошечный кусочек от Большого Холода, вопреки законам физики, все-таки не пропали. Следующей попыткой оказался «Лунариум».

IX. «Лунариум» и вокруг (1979–1984)

Известный культуролог Сергей Эйгелис однажды заметил: «История советской фантастики — это история ее альманахов. „Селена“ была квинтессенцией тематических поисков 20-х годов, когда канон еще не отвердел и художественная палитра фантаста состояла больше, чем из двух-трех полагавшихся красок. „Последний экземпляр“, чахлый цветок хрущевской „оттепели“, был призван, по сути, реанимировать разрешенный плюрализм 20-х. Напротив, дерзкий „Лунариум“ с самого начала ставил себя в оппозицию официальному „кургузовскому“ курсу, нагло нарушал приличия в расчете на скандал и мордобой. В условиях тотальной несвободы погибнуть обязаны были все, и первые два альманаха в свое время тихо угасли за кулисами эпохи. Только у создателей „Лунариума“ хватило храбрости обреченных превратить неизбежную смерть их детища в мрачноватый хэппенинг, растянувшийся на добрых пять лет».