История Советского Союза. 1917-1991 - [58]

Кое-какие попытки вооруженного сопротивления этой кампании были, но их сущность и масштабы столь тщательно скрывались властями, что” даже и теперь о них мало что известно. Крестьяне были не так хорошо вооружены и обучены, как в 1920–21 гг., и сопротивление обычно принимало форму убийств отдельных партийных уполномоченных или представителей ГПУ. Тем не менее на Украине, Кавказе и на Дону сопротивление крестьян принимало более серьезные формы. Именно в этих районах реквизиции зерна и политика раскулачивания проходили с особой жестокостью. В некоторых случаях в подавлении волнений принимали участие армейские части, и по меньшей мере один раз пришлось использовать авиацию. На Северном Кавказе войска ГПУ, руководимые Кагановичем, окружали и высылали на север целые деревни. Власти смотрели на все это как на военные действия: независимо от того, сопротивлялись кулаки или нет, они считались “врагами”. Когда писатель Михаил Шолохов обратился к Сталину с письмом протеста по поводу применявшихся тем методов, Сталин ответил, что кулаки готовы заморить армию и города голодом: “Это тихая война против советской власти — война голодом, мой дорогой товарищ Шолохов”. Как писатель Максим Горький напомнил читателям “Правды” и “Известий” в ноябре 1917 г., врагом советской власти был всякий, переживший время, отпущенное ему историей. Из этого следовало, что страна находилась в состоянии гражданской войны, и лозунгом ее было: “Если враг не сдается, его уничтожают”.

И поныне до окончательного ответа на вопрос, сколько народу подверглось “раскулачиванию”, очень далеко. Советские источники более или менее единодушно сходятся на цифре в 1 млн. крестьянских хозяйств, или около 5 млн. человек, однако историк-эмигрант Моше Левин после трезвого и тщательного изучения проблемы пришел к выводу, что эта цифра должна быть по меньшей мере удвоена.

Судьбу тех, кто остался в деревне, нельзя назвать завидной. Резолюция Центрального Комитета от 5 января 1930 г. призывала полностью завершить коллективизацию самое позднее к 1932 г., а на Северном Кавказе и в бассейне Волги — на год раньше. Здесь ощущались дух и буква самых экстравагантных вариантов первого пятилетнего плана. Специальные уполномоченные — обычно молодые рабочие с хорошими партийными характеристиками (многие из них пришли в партию по Ленинскому призыву) — были направлены в деревню для создания коллективных хозяйств. Наскоро обученные на специальных двухнедельных курсах, они получили название по численности первой группы — “двадцатипятитысячники”. Им откровенно объясняли, что их первостепенная задача — заготовка зерна любой ценой. Виктор Кравченко рассказывает, как инструктировали его самого: “выкачивай его из них, где бы его ни прятали… Не бойся чрезвычайных мер. Партия честна перед тобой. Товарищ Сталин ждет их от тебя”. Лев Коптелев, другой “двадцатипятитысячник”, позднее рассказал о возвышенных и воинственных идеалах, переполнявших его в те времена:

“Зерновой фронт! Сталин сказал: “Битва за хлеб — это битва за социализм”. Я был убежден, что мы были солдатами невидимого фронта, ведущими войну против кулацкого саботажа ради хлеба, который был нужен стране для пятилетки. За хлеб прежде всего, но также и за души крестьян, ожесточенных низкой политической сознательностью, не устоявших перед вражеской пропагандой, не осознавших великой правды коммунизма”.

Прибыв в деревню, уполномоченные первым делом собирали мир на митинг, где убеждали всех вступать в колхоз. Они могли использовать в качестве приманки обещания кредитов или машин (что вовсе не обязательно исполнялось впоследствии). Угрожали же высокими налогами, повышенными нормами сдачи зерна или даже ссылкой. В большинстве случаев им удавалось добиться от собрания резолюции с формальным согласием, и они получали возможность рапортовать наверх. Официальные цифры свидетельствовали о впечатляющих успехах, показывая восьмидесятипроцентную коллективизацию в некоторых районах к марту 1930 г. На самом же деле все обстояло не так гладко. Большинство крестьян было глубоко разочаровано в колхозах. Русский по происхождению американский журналист Морис Хиндус писал после разговора с жителями своей родной деревни: “Эти крестьяне никогда не верили ничьим словам; они всегда подозревали весь мир… И теперь они должны были отдать свою землю, лошадей, коров и хозяйственные постройки — все то, что давало им хлеб, защиту от голодной смерти, все то, в чем они нуждались, чтобы сохранить единство материальной и духовной жизни — и все это за простое обещание юного агитатора, что это необходимо для того, чтобы они жили побогаче!” Ходили дикие слухи: что всех детей отправят в Китай, что есть специальная машина для сожжения стариков, поскольку те едят слишком много хлеба, что все женщины в деревне станут “социалистической собственностью”. Сектанты предрекали явление Антихриста и дьяволову печать на колхозных вратах, возвещавшие конец света. Убедительность столь жутким предсказаниям придавало то обстоятельство, что коллективизация нередко сопровождалась арестом сельского священника и даже разрушением церкви.