История Советского Союза. 1917-1991 - [48]

Эта точка зрения завоевала некоторое число сторонников среди эмигрантов, но еще популярнее она была в самой России. Это совпадает с тем, что едва ли не большинство офицеров бывшей императорской армии вступило в Красную Армию. Многие “буржуазные специалисты” тоже симпатизировали сменовеховству. Джереми Азраэль, историк, специализирующийся на изучении управленческого слоя советского общества, даже назвал сменовеховство “идеологией специалистов”. Некоторые писатели (особенно “попутчики”) и духовенство также придерживались этой точки зрения. В то время, когда книги эмигрантов публиковались в России, а связи граждан СССР и эмиграции были сильны, идеи сменовеховства, хоть и не общепризнанные (особенно среди эмигрантов), способствовали примирению традиционных образованных классов с новой системой.

Разумеется, советское руководство не могло так просто воспринять сменовеховство, поскольку оно было откровенно несоциалистическим и антиинтернационалистским. Но это давало хороший предлог для выработки своей собственной версии русского патриотизма. Это было необходимо потому, во-первых, что следовало привлечь на свою сторону специалистов, от которых они по-прежнему сильно зависели. Было бы гораздо дешевле и полезнее получить их добровольное согласие на сотрудничество, чем действовать голым принуждением. Во-вторых, теперь даже партийный аппарат, быстро разраставшийся под руководством сталинских “учетчиков”, не мог считаться абсолютно надежным исполнителем — нельзя было надеяться на то, что люди будут с энтузиазмом работать для системы, оказавшейся всего лишь временной. Им также была нужна уверенность, что делают они некую созидательную работу, “строят социализм” — пусть пока что только в России, — а не убивают время в ожидании мировой революции, которая становилась все более туманной перспективой.

Все эти соображения и заставили Сталина приступить в 1924 г. к переосмыслению теоретического абсолюта партии о неизбежности мировой революции. В своей статье, озаглавленной “Октябрь и теория перманентной революции Троцкого”, опубликованной в газетах в декабре 1924 г., Сталин впервые провозгласил возможность построения социализма в одной, отдельно взятой стране, даже если эта страна экономически менее развита, чем ее капиталистические соседи. Такую победу он назвал “вполне вероятной и даже возможной”.

Примечательно, что эта идея, подкрепленная скудными, но вполне аутентичными цитатами из Ленина, была направлена против Троцкого. Сталинская статья была первым залпом в войне за наследство Ленина. Теоретические различия между Сталиным и Троцким в целом сводились к расстановке акцентов: даже Сталин признавал, что “окончательная победа”, в отличие от просто “победы” социализма, возможна только во всемирной пролетарской коммуне. Но Сталин изображал Троцкого человеком, недостаточно верящим в Советскую Россию и в “союз пролетариата и трудящегося крестьянства”, осуществившего в России социалистическую революцию, и теперь, по Сталину, дающий возможность построить социалистическое общество. Это классический пример сталинского оружия, которым в дальнейшем он будет пользоваться все чаще и чаще: преувеличить и исказить взгляды оппонентов, жестко заклеймить их с единственно и гарантированно верных позиций. “Троцкизм”, “левый уклон”, “правый уклон” — все это со временем в сталинской риторике приобрело значение — “неленинизм” и, соответственно, “антиленинизм”, который “объективно” является пособником империализма. Со временем Сталин; смог незаметно провести мысль о том, что все его оппоненты являются не кем иным, как врагами советского строя.

Во всяком случае, в ленинских статьях было столько же основания для концепции “социализма в одной стране”, сколько и для утверждений Троцкого о том, что предпочтение должно быть отдано мировой революции. Но именно Сталин ухитрился пролезть в святыню и выдать свою интерпретацию за единственно верную и истинно ленинскую, и к тому же обосновать ее. В резолюции XIV Партийной конференции в апреле 1925 г. сказано, что в основном победа социализма (но не в смысле окончательной победы), несомненно, возможна в одной стране.

Так “социализм в одной стране” стал официальной доктриной партии, и следовало ждать последствий ее применения. Наиболее ощутимыми они стали в области экономики. В целом под “строительством социализма” подразумевалось развитие российской промышленности. Ленин предполагал достичь этого путем создания в стране привлекательных для иностранного капитала концессий, откровенно признавая, что Россия нуждается во внешней помощи, пусть даже от капиталистов. Было заключено несколько крупных сделок, но все же в 1928 г. иностранные концессии дали только 0,6% от валового национального продукта. В этом нет ничего удивительного, если вспомнить, что большевики преднамеренно отказались от выплаты внешнего долга дореволюционной России — много лет ушло у них на то, чтобы вновь завоевать репутацию платежеспособных партнеров.

Во всяком случае, дела обстояли так, что экономическое развитие России находилось в зависимости от ее собственных ресурсов. Оппозиция, начавшая группироваться вокруг Троцкого, считала, что этого можно добиться только путем жесткого государственного планирования с привлечением ресурсов из частного сектора для создания тяжелой промышленности. Ее продукция должна будет поддерживать все секторы экономики, включая легкую промышленность и сельское хозяйство, и в конце концов будет способствовать росту их производительности. Предположительно следовало быть готовыми к нескольким годам нехватки потребительских товаров, пока ресурсы из легкой промышленности будут отвлекаться для вложений в тяжелую индустрию. Виднейший оппозиционный экономист Евгений Преображенский даже назвал этот процесс “первоначальным социалистическим накоплением”, уподобив его “первоначальному капиталистическому накоплению”, описанному Марксом в “Капитале”. Тем не менее он утверждал, что период этот будет менее тяжелым, чем первоначальное накопление при капитализме, поскольку (а) затронет в основном “буржуазный” сектор экономики, и (б) прибавочная стоимость будет использована в конечном счете для роста всеобщего благосостояния, а не на роскошь для избранных.